Увы, но у нас сейчас в этом плане все намного сложнее. В русских городах с их неупорядоченными и не слаженными городскими полками у ополченцев дело было швах и с точки зрения их управляемости, а также чувства локтя. Впрочем, сложно ожидать чего-то большего от вчерашних мирных ремесленников или от простых рабочих. И не ожидали князья от этих городовых полков особых подвигов. Используя их в лучшем случае в качестве массовки, а в худшем – в роли пушечного мяса, заслуженно отводя «первую скрипку» слаженным княжеским и боярским дружинам.
Но с моим появлением колесо истории стало проворачиваться, мягко говоря, несколько иначе. Уже сейчас мои батальоны совсем не походили на мальчиков для битья. Конечно, спешенной дружине равнозначного численного состава они на данный момент еще уступят, и то прежде всего по причине отсутствия положенного им штатного вооружения, но уж с городовыми лапотными ополченцами даже сейчас их было бы грешно равнять.
На встречу со мной, действуя через княжеского тиуна, напросились немецкие купцы. Я этих немчин еще ни разу не видел и, соответственно, не общался с ними, так как в прошлом году этих заморских купцов в Смоленске попросту не было. С их слов выходило, что прошлым летом они вели торг в новгородских и суздальских землях, а теперь очень сожалели, что обошли своим вниманием Смоленск, а в особенности торгово-производственную компанию смоленского княжича, выпускающую новые, необычные товары и прочие диковины.
Четверо купцов, войдя, низко склонились, сняв при этом с голов шляпы, украшенные перьями, изящно помахав ими по дощатому полу моего кабинета.
– Счастливы видеть тебя, Владимир Изяславич, достойный наследник великого смоленского князя, – заговорил на вполне себе чистом русском языке старшина торговцев. – Мое имя – Иоанн Варендорф, я и мой товарищ, купец Бирель, – он указал на стоящего справа от него субъекта, – есть ганзейцы, в переводе по-вашему заморские торговые гости из Вендской земли, города Любека. Господа ганзейцы Дитмар и Рейнтар есть купцы из городов Дортмута и Сеста. Все мы есть подданные нашего благословенного императора Священной Римской империи Friedrich II von Hohenstaufen, – имя своего правителя протоганзеец произнес на немецком.
– Приятно познакомиться, господа торговые гости. Чем вы торгуете?
– Мы имеем свои склады в Смоленске, на немецком подворье, – важно приосанился Иоанн. – Там есть вдоволь германского сукна и холстов, славного рейнского вина в бочках, доброго германского оружия, железа и других искусных изделий из золота и серебра. У нас есть также медь, свинец, оловянная посуда, минеральные и растительные краски.
– Ясно, – произнес я с видимым безразличием. – Что вы покупаете?
– В русских княжествах мы закупаем воск, мед, меха, кожи, шерсть, кудель, сало, смолу. У булгар – восточные товары, сушеные южные фрукты, перец, гвоздику, имбирь, ковры, шелк и фарфор.
– Ничего из вышеперечисленного предложить вам к продаже я не могу… – при этих словах я картинно развел руками.
Немцы всполошились.
– Нет-нет, Владимир Изяславич! Мы русских товаров найдем и так, и в достатке! Нас интересуют товары, производимые твоими мастерскими. Хотелось бы их посетить, посмотреть… – забросил удочку хитрозадый немец. Ага, счас! Это называется пустить козла в огород.
Проигнорировав намеки немца, желающего посетить производство, я ответил нейтральным тоном, хотя испытывал острую потребность в цветмете:
– Свои товары я могу частью продать, частью обменять на ваше железо, медь, свинец и олово. Торговаться с вами мне не с руки, я все-таки княжич, а не купец. Поэтому если вас заинтересовало мое предложение, то милости просим обговорить цены на товары и другие условия поставки с моим человеком. Он полностью в курсе всех этих купецких дел.
– Нам это предложение интересно, мы с радостью пообщаемся с вашим доверенным человеком, – проговорил Иоанн с тщательно скрываемым разочарованием.
Проникнуть на производства княжича с некоторых пор стало заветной мечтой и идеей-фикс моих заморских контрагентов и партнеров.
– Стража! – позвал я дежурных гридней. – Проводите этих достопочтенных гостей до директора складов. У них есть о чем друг с другом поговорить, что обсудить.
Немцы встали, следуя своему, на мой непросвещенный взгляд, совершенно дурацкому этикету, расшаркались шапками и гурьбой покинули кабинет.
Выйдя во двор, я свернул направо и направился в классные комнаты. Они размещались в одной из бывших хозпристроек дворца. С неделю назад своих дворян, как ранее им и обещал, я освободил от преподавательских функций. А их бывших учеников разбросал по заводам и пехотным подразделениям в качестве подмастерьев, писарей и учителей – военнослужащих и заводских рабочих тоже не лишним будет выучить хотя бы азам письма и счета.
Но самые лучшие и способные ученики, среди которых были и обладающие ярко выраженными преподавательскими талантами, были оставлены во дворце. Их со вчерашнего дня я стал использовать в том числе в качестве учителей, для обучения новой партии учеников. Набраны были в основном городские подростки. Всех подряд на учебу не принимали, дворяне, по моему научению, проводили предварительное тестирование претендентов на память и сообразительность.
Образование, получаемое учениками, с большими допущениями, но все же в основе своей составленное по программам общеобразовательной школы второй половины XX века, не шло ни в какое сравнение с существующими здесь и сейчас аналогами. Для сравнения, в католической Европе схоластическое светское образование представлено было семью «свободными искусствами»: грамматикой, риторикой, диалектикой (так называемый «тривиум»), арифметикой, геометрией, астрономией, музыкой (так называемый «квадривиум»). Понятное дело, что ноги у всех этих учебных предметов росли из античной эпохи, пребывая все на том же низком уровне в своем развитии. Математика, физика, химия, черчение и другие предметы, преподаваемые даже в серьезно урезанном виде, давали сто очков форы всей средневековой учености. Физические формулы, таблица химических элементов (пусть пока само существование большинства этих элементов еще не доказано), внедрение индийско-арабских цифр вместо буквенных записей, введение в оборот самого понятия «ноль», переход на позиционную систему счисления и многое-многое другое производили невиданную доселе революцию в естествознании.
В школьной пристройке теперь разместилось три параллельных класса – чтения, письма и счета. Всего за весну набрали 150 новых учеников, которых разбили на пять групп по тридцать человек в каждой. Доморощенных учителей у меня в школе осталось семь человек. Из них трое – Кузьма, Зор, Илья – хоть во время своей учебы и не продемонстрировали выдающиеся успехи, но тем не менее были способны понятно и интересно объяснять учебный материал. Еще четверо – Еремей (математика), Замята (механика), Свид (физика), Селантий (химия) – оказались невероятно способны и восприимчивы к передаваемой им информации и обещали в скором времени вырасти в настоящих ученых по местным меркам. К тому же в свободное от преподавания время они трудились в моих мастерских, применяя свои теоретические знания на практике.
