Я нисколько не сомневаюсь, что Тед отдал бы все на свете, чтобы поменяться местами с обаятельным здоровяком Нормом Чепменом. Только потому, что Норм – каковы бы ни были его недостатки – прекрасно понимал, кто он такой… а Тед никогда не был способен понять самого себя.
С женщинами ему было проще иметь дело. Но у женщин оставалась способность причинять боль и унижение.
Стефани Брукс стала первой женщиной, причинившей ему сильную боль. Хотя в старших классах у Теда было немного отношений с девушками, ему очень хотелось познакомиться с красивой и богатой женщиной. Отнюдь не Стефани сделала из Теда антисоциальную личность. Она лишь обострила все те комплексы, которые и до встречи с ней в нем присутствовали. И когда год спустя она бросила его, он пережил глубочайшее унижение и стыд, а его ярость не имела границ. Он снова превратился в маленького мальчика, у которого отняли любимую игрушку, и он хотел, чтобы ему ее вернули. Конечно, получи он ее обратно, он, не задумываясь, сломал бы ее, но больше всего ему хотелось иметь возможность вернуть ее.
На то, чтобы осуществить на первый взгляд совершенно не реализуемую задачу соответствия высочайшим стандартам, которые Стефани предъявляла претенденту на брак с ней, у Теда ушли годы. И тогда… он попросту подверг ее такому же унижению, какому она когда-то подвергла его. Стоило ей согласиться на его предложение, как он внезапно изменил свое решение и отослал ее прочь. Он посадил ее на самолет до Калифорнии, даже не поцеловав на прощание, взглянул на ее озадаченное лицо, отвернулся и ушел.
Но этого ему показалось мало. Месть не заполнила его внутреннюю пустоту – что, должно быть, стало жутким откровением для него. Тед так тщательно планировал и продумывал то, как он отвергнет Стефани и как вследствие этого ощутит внутренний мир и гармонию, но в результате почувствовал лишь свою обычную пустоту.
У него все еще была Мег, и Мег любила его преданной любовью. Она вышла бы за него, не задумываясь, сделай он ей предложение.
Но Мег была слишком похожа на Луизу. Любовь, которую он питал к ним обеим, была омрачена глубочайшим презрением к их слабости. И ему хотелось еще больше наказать Стефани.
Прошло всего три дня с момента вылета Стефани из Сиэтла в январе 1974 года, и спавшая в своей комнате в подвале Джони Ленц была избита им и символически изнасилована металлической стойкой от кровати.
Мне так часто задавали этот вопрос. И я отвечаю на него утвердительно. Да, я считаю, что Тед Банди напал на Джони Ленц, так же, как я теперь убеждена, что он совершил и все другие преступления, приписываемые ему. Я никогда не признавалась в этом ни в беседах, ни в печати, но теперь я уверена в его вине, какой бы мучительной ни была для меня эта уверенность.
Стефани – прообраз всех жертв. Те же длинные волосы с пробором посередине, те же идеально правильные черты лица. Ни одна из них не была результатом случайного выбора. Я считаю, что некоторых из них он тщательно отбирал, следил за ними длительное время перед тем, как напасть, другие же выбирались поспешно, потому что были удобной мишенью в те периоды, когда Тедом овладевал его маниакальный импульс.
Но они все были похожи на Стефани – первую женщину, которой удалось разбить с такими усилиями построенный Тедом фасад и обнажить его мучительную внутреннюю уязвимость. Подобный удар, нанесенный по эго Теда, он никогда не смог простить. Но и преступления не могли заполнить его пустоту. Ему приходилось снова и снова убивать «Стефани» в надежде, что преступление наконец принесет ему облегчение. Но с каждым разом его состояние становилось все хуже.
Тед говорил, что «фантазии подчиняют себе всю его жизнь», и я уверена, что он не мог их контролировать. То патологическое влечение, о котором он упоминал в своем первом письме ко мне после ареста в Пенсаколе, полностью владело им. Он не был способен им управлять. Он мог манипулировать людьми, но не управлять собой.
Он также характеризовал обыгрывание своих фантазий как некий «распад». Остается только гадать, насколько глубоки были подобные «распады». Антисоциальная личность не испытывает никакой эмпатии по отношению к окружающим, поэтому мучения Теда вызывались совсем не страданиями жертв. Просто для него не могло быть выхода, не могло быть облегчения.
Все его жертвы были красивы, до такой степени тщательно отобраны, что, пока он манипулировал ими в ходе своих безумных ритуалов, ему казалось, что он испытывает к ним какие-то чувства. Но в результате ритуалов его избранницы становились неподвижными, окровавленными и уродливыми. И он ненавидел и презирал их за то, что они умирали, за их внезапнее уродство, за то, что они оставляли его снова и снова в полном одиночестве. И в разгар тяжелого похмелья, вызванного удовлетворением своих фантазий, он так и не мог понять, что именно он и был причиной всего этого разрушения и распада.
Безумие, да, конечно, – но именно безумие я и пытаюсь понять. Какое удовольствие от того, чтобы держать в руках бразды правления, если не осталось никого, кем можно было бы управлять?
Мне представляется, что все остальные его тщательно продуманные игры возникали случайно как развитие его игр, сопровождавшихся убийствами. Ведомый яростью, местью и депрессией, Тед убивал. Сексуальный аспект убийств не способен был удовлетворить его импульсы; главным для него всегда было унижение своих жертв. Он не испытывал никакого оргазма – только мрачную и глубокую депрессию.
Но только совершив преступления, Тед понимал, какой знаменитостью он может стать. Ему начало нравиться уходить от преследования, что само по себе стало частью ритуала, приносившего значительно большее удовлетворение, чем сами убийства. Его власть над погибшими девушками длилась очень недолго; другое дело – власть над следователями из полиции, которых он мог водить за нос в течение длительного времени. Наивысшее удовлетворение ему доставляло то, что он мог совершать все эти чудовищные вещи, изощряясь в маскировке так, что он мог выходить среди бела дня никем не узнанный. Он мог, все больше рискуя раз от разу, совершать то, на что не был способен ни один другой мужчина, – и при том выходить сухим из воды.
Как часто говорил он мне о том, что ему нравилось быть центром всеобщего внимания, настоящей знаменитостью. Для него это стало главным стимулом в жизни.
А игры тем временем становились все более и более изощренными. И когда его наконец в Юте в 1975 году арестовал сержант Боб Хейворд, он был вне себя от ярости. И на сей раз это была не игра, а совершенно искреннее негодование. Будучи антисоциальной личностью, он был лишен чувства вины. Он ведь всего лишь делал то, что ему было необходимо для ощущения личностной целостности. Он был попросту не способен понять, что человек не имеет права удовлетворять свои желания за счет других. Он ведь не закончил еще свои игры, а эти тупые полицейские прервали их на самом интересном месте.
Когда Тед на протяжении многих лет жаловался на тюрьмы, суды, судей, окружных прокуроров, полицию, прессу, он не понимал, что в его жалобах есть и другая сторона. Его логика была примитивна, но с точки зрения Теда вполне осмысленна: «Тед всегда должен получать то, что Теду хочется».
