Тем же вечером я перезвонила Теду. Примерно после восьмого гудка он, запыхавшись, ответил.
– Бежал вверх по лестнице от самого крыльца, – сказал он.
– Я позвонила, и они сказали, что, кроме тебя, у них на проверке еще 1200 человек.
– О… хорошо.
Казалось, он не разволновался, но мне было интересно, как такой умный человек, как Тед, мог в это поверить?
– Они сказали, если у тебя появятся еще вопросы, можешь звонить им напрямую.
– Ясно.
– Тед… что с тобой приключилось?
– Да так, пустяки. В августе меня из-за ерунды остановил дорожный патруль. Они утверждают, я вез орудия грабежа, но это полный бред.
Тед Банди с орудиями грабежа? Невероятно.
Он продолжил:
– Они вынашивают какую-то дикую идею о том, что я причастен к некоторым делам в Вашингтоне. Помнишь что-нибудь о пропавших девушках?
Разумеется, я помнила – я жила этим с января 1974 года. Тед сказал, что о похищениях почти ничего не знает. И вообще по тому, как он говорил, можно было подумать, что его разыскивали за нарушение правил дорожного движения в Вашингтоне.
Я не знала, что ответить. Но что бы там ни случилось, у этого должны быть основания – и не только из-за того, что я сообщила следователям его имя.
– Завтра у меня опознание, – сообщил он. – Все будет в порядке.А если нет – ты прочтешь обо мне в газетах.
Я не могла сообразить, какое отношение опознание в Юте может иметь к вашингтонским делам. Ни о Кэрол Даронч, ни о каком-либо другом похищении Тед не упомянул. Если бы он проходил подозреваемым в штате Вашингтон, то его повели бы на опознание в Сиэтл. Были свидетели с озера Саммамиш. Однако что-то заставило меня воздержаться от дальнейших расспросов.
– Эй, спасибо. Я буду на связи, – сказал он, и мы попрощались.
2 октября я ходила на школьный футбольный матч. Мой сын Энди играл с правой стороны поля. В первом же периоде он сломал большой палец, но его команда выиграла. Настроение у нас было хорошее, и на обратном пути мы поехали в Макдоналдс.
Вернувшись в машину, я включила радио. Музыку прервало новостное сообщение: «Сегодня в Солт-Лейк-Сити арестован бывший житель Такомы Теодор Роберт Банди, которому предъявили обвинение в похищении и нападении при отягчающих обстоятельствах».
Видимо, я ахнула, потому что мой сын спросил:
– Мам, с тобой все в порядке?
– Это Тед, – запинаясь, произнесла я.
– Он ведь твой друг из центра психологической поддержки?
– Да. Он сказал, что, возможно, я прочту о нем в газетах.
В этот раз не могло быть и речи об освобождении на поруки. Теда заперли в тюрьме округа и назначили залог в размере ста тысяч долларов.
В тот вечер мне позвонил детектив Дик Рид.
– Ты была права! – сказал он.
Но я не хотела быть правой. Отнюдь не хотела оказаться правой.
В ту ночь я почти не спала. Называя имя Теда Риду, я не думала, что он может быть человеком, способным на насилие. Так далеко я мыслям заходить не позволяла. Я продолжала помнить Теда, склонившимся над телефоном центра психологической поддержки, продолжала помнить его теплый сочувственный голос. А потом пыталась представить его за решеткой – и не могла.
На следующее утро мне позвонили из «Ассошиэйтед Пресс».
– У нас есть сообщение для Энн Рул, переданное по нашему телеграфному проводу из Солт-Лейк-Сити.
– Это я.
– Тед Банди передает, что с ним все в порядке и все это скоро закончится.
Я поблагодарила и повесила трубку. Практически тотчас телефон зазвонил снова. Репортер «Сиэтл Таймс» спросил меня о знакомстве с Тедом Банди. Я была его тайной подругой? Что я могу о нем могу рассказать? Я объяснила, что я такой же автор, как и звонивший репортер.
– Я написала несколько статей для журнала «Сандей Таймс». Вы меня не знаете?
– Ах да – Рул. А почему он прислал вам сообщение через «Ассошиэйтед Пресс»?
– Он мой друг. Хотел предупредить, что с ним все в порядке.
Я не хотела упоминаний своего имени. Из-за произошедшего я все еще была в растерянности.
– Просто напишите, что человек, которого я знаю, не может быть ответственен за все то, в чем его обвиняют.
Тотчас последовал следующий звонок. Звонили из «Сиэтл ПостИнтеллидженсер» и тоже спрашивали о сообщении «Ассошиэйтед Пресс». Я повторила сказанное репортеру из «Таймс».
Казалось, будто кто-то скоропостижно скончался. Мне звонили знакомые Теда по центру психологической поддержки. Боб Вон, Брюс Камминс, Джон Эшелман. Никто из них не верил, что Тед действительно причастен к тому, в чем его обвиняли. Мы вспоминали разные забавные эпизоды с его участием, стараясь убедить себя, что все эти громкие заголовки не имеют ничего общего с реальностью.
Тогда я еще не знала, что 2 октября на опознании Кэрол Даронч две женщины, видевшие незнакомого мужчину в зрительном зале 8 ноября, – Джин Грэм и подруга Дебби Кент Джолинн Бек, – указали на Теда среди шести прочих мужчин. Каждый из них был немного старше и немного крупнее Теда. Возникал вопрос: честное ли это опознание?
4 октября я написала Теду. Рассказала о поддержке в Сиэтле, о звонках друзей, о благоприятных статьях в сиэтлских газетах и пообещала, что продолжу писать. Письмо я закончила так: «В этой жизни нет ничего, что было бы совершенной трагедией – и надо об этом помнить».
Оглядываясь назад, я поражаюсь своей наивности. Что-то в этой жизни – полная трагедия. И история Теда Банди вполне может быть одной из них.
Я опять становилась частью жизни Теда Банди. Что нас связывало, я до сих пор не знаю. Нечто большее моего желания стать писателем. Нечто большее его склонности манипулировать женщинами, способными ему помочь. Где-то посередине лежит огромная серая зона, которую мне так и не удалось четко определить.
В первую неделю заточения Теда мне позвонил его адвокат Джон О’Коннел с расспросами о вашингтонском расследовании. Но я ничем не могла ему помочь, не предав доверие сиэтлских детективов. Все, что я могла, – это продолжать писать Теду. Какими бы ни были его преступления, казалось, что ему необходима поддержка.
Я начала терзаться.
Тед принялся писать мне длинные, нацарапанные на желтых страницах тюремных блокнотов письма. Первые несколько посланий были наполнены переживаниями из-за смены обстановки – письма молодого человека, никогда не сидевшего. Он не верил, что это случилось с ним. Был поражен и возмущен своим положением, однако правила выживания усваивал быстро. Большая часть его писаний была выспренной и чересчур драматичной, но Тед Банди был в ситуации, казавшейся для него невозможной, и склонность к надрыву ему, безусловно, была простительна.
