Он не рассердился на меня за эти вопросы – просто не захотел об этом говорить. И перевел разговор на старых друзей из центра психологической поддержки. Мы договорились еще раз встретиться до его возвращения в Юту, где ему предстоял суд. Когда мы стояли на улице под дождем, Тед импульсивно подошел и обнял меня.
Потом побежал вниз по Первой авеню и крикнул:
– Я буду на связи!
Когда я поднималась по холму к своей машине, на меня накатили те же двойственные чувства, уже много раз доводившие меня до слез. Глядя на Теда, я не могла поверить, что он виновен. Слушая детективов, которым я доверяла и которых ценила, я не могла уверовать в его невиновность. Мое явное преимущество состояло в том, что Тед меня не привлекал. Все мои нежные чувства к нему были чувствами сестры к младшему брату – возможно, посильнее, поскольку я младшего брата потеряла.
Теда я больше не видела до субботы 17 января 1976 года. Пятого декабря скоропостижно, хотя и ожидаемо, скончался мой бывший муж, и семейные заботы снова вытеснили мысли о Теде. В декабре я раз или два разговаривала с ним по телефону, и казалось, он был в ударе – самоуверенный, жаждущий грядущей судебной баталии.
Когда семнадцатого числа он позвонил и попросил о встрече, я удивилась. Он объяснил, что внезапно захотел со мной увидеться.
Вскоре ему предстояло вернуться в Солт-Лейк-Сити и предстать перед судом. Он попросил подъехать к бару в районе Магнолия.
Только проехав двадцать миль, я сообразила, что о моей встрече с Тедом никто не знает, а шестое чувство подсказывало, что от «хвоста» он оторвался. Когда чуть за полдень он подошел ко мне в баре – излюбленном питейном заведении солдат с близлежащей военной базы Форт Лоутон – я бросила взгляд на улицу в поисках машин наружного наблюдения, которые давно научилась распознавать. Их не было.
Он усмехнулся:
– Я от них оторвался. Они не так умны, как думают.
Мы заняли столик подальше от громко кричащих солдат. Я держала посылку с дюжиной журналов со своими рассказами, прихваченную по пути на почте. Тед несколько раз на нее взглянул, и я догадалась, что он подозревает о «жучке». Я разорвала пакет и протянула ему журнал.
Он, кажется, успокоился.
Мы проговорили пять часов. Мои воспоминания об этом долгом разговоре именно таковы. То, что я не удосужилась по возвращении домой сделать записи, свидетельствует о моей тогдашней вере в его невиновность. Мы снова выпили много вина – так много, что к концу встречи Тед еле стоял на ногах.
Благодаря алкоголю или потому, что первая наша встреча после его ареста уже была позади, Тед казался менее раздражительным, чем раньше. Учитывая повороты нашего разговора, это было замечательно, и все же я чувствовала, что не могла задать вопрос, который наверняка его разозлит. Шум бара казался далеким. Подслушать нас никто не мог. В камине рядом с нашим столом весело горел ненастоящий огонь.
И, как всегда, на улице монотонно шелестел дождь.
В какой-то момент я спросила:
– Тед, тебе нравятся женщины?
Он задумался и медленно произнес:
– Да… думаю, да.
– Ты ведь заботишься о матери. Думаю, все к этому и сводится.Помнишь, ты рассказал мне о том, как выяснил, что ты незаконнорожденный, и я напомнила тебе, что твоя мать всегда была с тобой, как бы сложно ей ни приходилось.
Он кивнул.
– Да, именно так. Этот разговор я помню.
У него развязался язык, и он рассказал, что Мег донесла на него в полицию. Я испытала острый укол вины, поскольку тоже донесла на него в полицию. Он, видимо, думал, что я знаю больше, чем я знала в действительности.
– Те костыли у меня в комнате – костыли, о которых она им рассказала. Они моего хозяина. Раньше я работал на медицинском складе, и оттуда у меня гипс.
Я удивилась, но виду не подала. Ни о костылях, ни о гипсе, ни о том, что Мег ходила в полицию, я ничего не знала. Похоже, Тед совсем не злился на Мег, причинившую ему столько неприятностей, сколько это вообще возможно. Его мягкость и всепрощение казались неуместными. Мне стало интересно, что Мег рассказала детективам. Я задавалась вопросом, как он мог ее так легко простить. Он говорил мне, что любит ее больше, чем когда-либо, и тем не менее если бы не она, ему не требовалось бы через несколько дней представать перед судом за похищение людей. Максимум, о чем ему пришлось бы беспокоиться, это обвинения в побеге от полицейского и хранении орудий для взлома.
Мне подумалось, что большинство мужчин презирали бы женщину, причинившую им столько бед, однако Тед рассказал, как чудесно они провели время вместе, когда он приезжал домой на Рождество. Рассказал об их близости, несмотря на постоянную полицейскую слежку. Для меня такие отношения были слишком загадочными, чтобы расспрашивать. Сначала требовалось все обдумать. Когда он попросил приглядеть за Мег, я кивнула в знак согласия.
– Она застенчивая. Ты ей позвонишь? Поговори с ней.
Самоуверенности Теду было не занимать. Суд в Солт-Лейк-Сити явно казался ему не столько угрозой, сколько вызовом. Он напоминал спортсмена, собирающегося попасть на Олимпиаду.
В какой-то момент этого вечера я встала, чтобы пойти в дамскую комнату, шествуя мимо пары десятков пьяных солдат, казалось, не узнававших в моем спутнике печально известного Теда Банди. Я вернулась к нашему столу, как вдруг кто-то оказался сзади меня, и его ладони легонько сжали мою талию. Я подпрыгнула, а потом услышала смешок. Тед подобрался настолько тихо, что я даже не поняла, что он вышел из-за стола. Впоследствии, по свидетельству Мег и Линн Бэнкс, я узнала, что Теду нравилось подкрадываться к женщинам, выпрыгивать на них из-за кустов и слышать их крик. И я вспомнила, как он испугал меня в тот день в баре.
Когда день подошел к концу и непроницаемый мрак январской ночи опустился на Сиэтл, я решилась рассказать Теду о своих чувствах. Слова я подбирала очень тщательно. Возможно, тогда я была с ним честнее, чем когда-либо в будущем. Я рассказал ему о своем визите к психиатру и о своей дилемме – как быть с ним честной, если я подписала контракт на книгу о пропавших девушках?
Кажется, он все отлично понял и обходился со мной так же учтиво, как и пять лет назад, когда я рассказывала ему о проблемах в кабинете центра психологической поддержки.
– Знаешь… должна тебе сказать, что я не могу быть полностью уверена в твоей невиновности.
Он улыбнулся – обычная его реакция, к которой я должна была уже привыкнуть.
– Все в порядке. Я понимаю. Есть вещи, которые я хотел бы рассказать тебе, но не могу.
– Почему?
– Просто не могу.
Я спросила, почему бы ему не пройти проверку на детекторе лжи и не покончить с этим раз и навсегда.
– Мой адвокат, Джон Генри Браун, тоже так думает.
То, что советы Теду давал Браун, само по себе уже было парадоксально. Хотя Тед находился под постоянным наблюдением, в штате Вашингтон ему никаких обвинений не предъявляли – обвиняли его только пресса и общественное мнение. Но Браун работал в адвокатуре штата – организации, созданной для защиты подозреваемых, против которых уже выдвинуты обвинения в уголовных преступлениях.
