Читая ее письмо, я снова была ошеломлена и несколько встревожена гипотетической развязкой этого любовного треугольника – когда обе женщины поймут, насколько заблуждались, считая себя единственной. А я? Я была третьей стороной в треугольнике эмоционально поддерживающих Теда женщин. Мне удавалось оставаться относительно невредимой, хотя меня все еще раздирали противоречия. Однако я, в отличие от Шэрон и Мег, в Теда влюблена не была.
На Хэллоуин Тед написал мне из одиночного заключения. Он объяснил, что у него была лишь карта социального страхования на женское имя, а не та, что могла бы послужить ему удостоверением личности. Он обвинял начальника тюрьмы в раздувании из мухи слона. Имени женщины с карты социального страхования я так и не узнала. Тед злился, но не считал себя сломленным.
«Испытания такого рода делают меня только сильнее, в особенности когда понимаешь, что они созданы для давления, которое, по их мнению, разрушит мою стойкость. Насколько же это абсурдно. Как сказал один заключенный, когда услышал о решении отправить меня в изолятор: «Они пытаются сломить тебя, Банди. Да, просто пытаются сломить». Не могу с ним не согласиться, но поскольку сломать меня нельзя, приходится вместо этого страдать физически. Хочется смеяться от того факта, что некоторые люди продолжают недооценивать меня».
Дело Колорадо Тед прокомментировал лишь постольку, поскольку настаивал на своей невиновности и непричастности. Он намекнул, что у него есть документы, которые уничтожат дело Колорадо. «Суд в Колорадо станет началом конца мифа».
Он сказал, что прислал мне записку через Мег, что было ошибкой, потому что ее переправила не Мег, а Шэрон. И он мягко упрекнул меня за то, что в своем новом доме я живу в роскоши, за то, что писала ему на новой персонализированной почтовой бумаге. «Персонализированные почтовые принадлежности – это одна из мелких, но действительно необходимых в жизни вещей».
Тед пытался дергать за ниточки моей вины. Я была свободна и жила в достатке, а ему приходилось торчать в какой-то дыре. Но я на его уловку не клюнула, написав в ответ: «Ты написал, что передал мне весточку через Мег – но это была Шэрон. Наверное, ты просто оговорился. Впредь постарайся их не путать, в противном случае тебе не поздоровится! Завидуя моей обеспеченности, ты забываешь, что в тебя влюблены два представителя противоположного пола – у меня же нет ни одного. К счастью, в последнее время на меня свалилось столько работы, хлопот по хозяйству и детских проблем, что у меня не хватает времени обдумать этот вопиющий дефицит, и я продолжаю спать в обнимку с печатной машинкой – все такой же холодной, угловатой и неотзывчивой».
Ответ Теда пришел после запроса о его экстрадиции для привлечения к суду Колорадо, где ему предъявили обвинение в убийстве – запрос прибыл на его тридцатый день рождения. Я послала ему две юмористические поздравительные открытки, отметив, что у «Холлмарка» нет специальных открыток для находящихся в его положении: «Привет. Счастливого тридцатилетия и счастливой экстрадиции!» Свое положение он воспринимал с насмешкой и злым юмором, и я ответила ему в тон.
После слушаний об экстрадиции Тед написал, что с начала своего хождения по мукам не видел столько репортеров в одном месте, упрекнул прессу в отсутствии понимания честной игры и правосудия. Он заверил меня, что «свидетельница» в Аспене не имеет никакого значения, поскольку указала на его фотографию год спустя после исчезновения Кэмпбелл.
Хотя слушания 24 ноября 1976 года об экстрадиции Теда привлекли множество журналистов, на той неделе Тед не был самым известным заключенным тюрьмы штата Юта. Двадцать девятого ноября на обложке «Ньюсвика» появился приговоренный к смертной казни убийца Гэри Гилмор. Он на время оттеснил новости о Теде на второй план.
Гилмор был профессиональным преступником, убивший двух молодых людей при ограблении, и его окружала своеобразная горькая мистика. У него также был безнадежный роман с женщиной, которая казалась такой же ослепленной и ведомой, как Мег. Инфантильная Николь Баррет сговорилась с Гилмором о неудавшемся совместном самоубийстве и одержимостью своим любовником напомнила мне Мег. Но сам Тед не видел никакого сходства между своим романом и романом Гилмора, которого он презирал за его обращение с Николь. Теду доводилось видеть их во время свиданий.
«Ситуация Гилмора становится все любопытней и любопытней. Иногда вижу его вместе с Николь в комнате для свиданий. Никогда не забуду глубочайшую любовь и страдание в ее глазах. А Гилмор лжив, неуравновешен и эгоистичен… Средства массовой информации эксплуатируют их сагу в духе Ромео и Джульетты. Трагичную. Неразрешимую». Ничего хорошего Тед не мог сказать и о юридических советниках Гилмора.
Но на «сагу» Гэри и Николь времени у Теда было мало. Он изучал семьсот листов свидетельских показаний процесса по делу Даронч и одновременно уголовное законодательство штата Колорадо. Изучив судебный процесс в Юте, он недоумевал, как судья мог признать его виновным, и был уверен, что в Колорадо никакого обвинительного вердикта не будет.
«Чувствую себя ведущим битву генералом, но только не генералом Кастером
[24], – с энтузиазмом писал он. – Я твердо стою на юридической почве!»
Тед никогда не забывал комментировать происходящее в моем мире, пусть лишь одним или двумя предложениями в конце письма. На этот раз он написал:
«Я хочу, чтобы «Космополитен» и другие быстрее начали выплачивать тебе гонорары, чтобы ты смогла нанять вертолет и вытащить меня отсюда. Тюремное начальство продолжает ошибочно считать, что у меня были расписания авиаперелетов. Можешь себе представить?! Будь я настолько глуп, чтобы поехать в аэропорт, я наверняка запрыгнул бы в любой самолет, способный взлететь и приземлиться. Преуспеешь, сражаясь во всю мощь. Сама знаешь, что нужно, чтобы трудное дело пошло.
С любовью, Тед».
Разговор о побеге, пусть и самый легкомысленный, замигал сигнальной лампочкой, читался между строк за описанием Тедом юридических баталий. Тем не менее о побеге мечтают все заключенные. Реальные попытки совершают единицы.
Тед упомянул, что собирается «сменить декорации» – что отнюдь не означало, что однажды он перестанет сопротивляться экстрадиции в Колорадо, но сам воспользуется благоприятной возможностью. Однако вначале ему требовалось много всего предпринять. Деньги на адвокатов подошли к концу, семья и друзья в Вашингтоне отдали все, что смогли, а это означало, что он попадал во власть государственных защитников. Он все больше и больше начинал брать свою юридическую судьбу в собственные руки.
Практически сразу после переезда в новый дом и оставления моего пляжного домика на попечение морям и ветрам моя писательская карьера круто пошла вверх. Я получила предложения от «Космополитен», «Гуд Хаускипинг» и «Ледис Хоум джорнал». После многих лет отказов я в конце концов прорвалась на страницы «глянца». Примечательно, что все мои заказы были связаны с жертвами насильственных преступлений. В 1976 году американское общество наконец начало проявлять интерес к судьбам жертв. И самих потерпевших, и их знакомых было очень много. Я была занята работой и не писала Теду три или четыре недели, поэтому в середине декабря получила от него жалобное и враждебное письмо.
