«Дорогая Энн, я сдаюсь. Я сказал что-то плохое? Или, может, того хуже – что-то плохое сделал? Мои письма украло ЦРУ или ты думаешь, раз я больше тебе не пишу, ты можешь не отвечать? Или я настолько безнадежен? (На этот вопрос не отвечай.) Я готов ко всему. И да, не стоит утверждать, что я сорвался только потому, что друзья обо мне позабыли».
Для Теда это было не лучшее время. Впервые в жизни он встречал
Рождество за решеткой. Всего год назад мы вместе сидели в «Брассери Питтсбург», а казалось, с тех пор прошло двадцать лет. На Рождество он прислал поздравление в виде написанного на линованной бумаге стихотворения:
«Это послание должно послужить рождественской открыткой. Способом поблагодарить тебя за всю радость, что ты принесла в мою жизнь, не говоря уж о духоподъемной поддержке. Остается только добавить один из тех непонятных стихов, которые есть на всех подобных открытках:
Пусть олени Санты
любезно не нагадят На крыше твоего дома, Как здесь!
Не думай, что На первый поезд в ад
Опоздаешь в Рождество. А значит, огни зажигай
И елку как мумию наряжай. И знай, без открыток Рождества Ты б обо мне не услыхала».
Последнее стихотворение было отходом от горечи первых двух религиозных стихотворений. Тед часто упоминал бога в своих письмах, хотя ни в одном из наших разговоров за стенами тюрьмы он никогда не касался таких тем.
Я сразу же написала ему ответ, а потом позвонила Мег и узнала, что на Рождество она съездила в Юту и уже успела воссоединиться с Тедом. Я надеялась, что, в отличие от предыдущего свидания, этот ее визит не спровоцирует у Теда нового прилива темной депрессии. В Пойнт-оф-Маунтин ему оставалось сидеть уже недолго – на горизонте маячило решение о переводе в Колорадо. В Аспене его имя мало кому было известно, за исключением полицейских. В январе предстоял судебный процесс по делу Клодин Лонже, и все заголовки посвящались ей.
Рождественский визит Мег прошел явно лучше августовского. Тед написал мне об их встрече за два дня до Рождества: «Она была у меня вчера. На краткий и сладкий миг я воссоединился с недостающим элементом моей жизни. Встреча с ней – это божья благодать. Прикосновения к ней подарили мне веру в чудеса. Я так часто думал о ней, что наша встреча стала для меня блаженством. Но она снова меня покинула, и каждое мгновение я ощущаю ее отсутствие».
Он вспомнил ссору с Мег, произошедшую после того, как я привезла его на рождественскую вечеринку 1972 года в Центре. Потом я отвезла его в дом Роджерсов, он поднялся в свою комнату и завалился спать.
«Мы с Мег повздорили, а утром ей нужно было улетать. Но прежде она решила зайти ко мне помириться и поцеловать на прощание. Она кидала в окно камешки, звонила. Подумала, что я не дома, иначе проснулся бы. В отчаянии она ушла с разбитым сердцем, решив, что я спал с другой. Моим объяснениям о глубоком похмельном сне она так никогда и ни поверила. О том, что ходил на вечеринку с тобой, я ей не говорил».
Об этом в декабре 1973 года ей, разумеется, рассказала я. Возможно, Тед об этом не знал или просто забыл.
Еще Тед писал, что пытался привнести в свою камеру дух Рождества, разложив на столе все имеющиеся рождественские открытки. Он даже купил подарки для своих «соседей», празднично завернув их, – консервированные копченые устрицы и батончики «Сникерс». «А сейчас я пытаюсь сделать невозможное: склоняю матерых уголовников устроить в Сочельник рождественские песнопения. За столь извращенную идею все считают меня чокнутым».
Насколько я могу судить, Рождество 1976 года стало последним совместным праздником для Теда и Мег, пусть и в комнате свиданий через сетку. И все-таки, казалось, для него она была не просто любовью. Казалось, она была самим источником жизненной силы.
«Что я чувствую к Мег – это всепроникающие предельные эмоции. Я чувствую, как она живет во мне. Она дает мне жизнь, когда в ней не остается никакого смысла, – жизнь ради самой жизни».
Тед приложил список имен свидетелей по делу Кэмпбелл в Колорадо, указав, что большинство из них написано с ошибками. А закончил он рождественское письмо так:
«Что до Нового года, начинается он так плохо, что должен стать лучше. Возможно, если ты добавишь в банки газировки немного шабли и отправишь мне на Новый год, я смогу забыть
зловещее начало. В общем, какого черта — Счастливого Нового года!
С любовью, Тед».
28 января Тед в последний раз покидал Юту и направлялся в Колорадо. Двадцать пятого числа он прислал мне краткую записку с указанием не писать, пока он не свяжется со мной с «нового адреса».
Наступающий 1977 год принесет мне и Теду огромные потрясения. Я сомневаюсь, что кто-либо из нас мог предвидеть то, что нас ждало впереди.
Глава 26
28 января Теда взяли из тюрьмы штата Юта и стремительно доставили в Аспен, Колорадо, поместив в камеру старинного здания тюрьмы округа Питкин. У него появился новый юридический оппонент: окружной судья Джордж Лор, не казавшийся чересчур суровым. Недавно он приговорил Клодин Лонже за убийство Владимира Сабича к скромным тридцати дням тюрьмы. Срок Клодин начала отбывать с апреля в той же тюрьме, однако специально для нее перекрасили камеру, а еду вместо тюремной ей присылали друзья.
Шериф Дик Кайнаст относился к Банди с подозрением и утверждал, что существует риск побега из-за обнаруженного у Теда в тюрьме Юты «набора беглеца». Он хотел, чтобы в судебных заседаниях Тед был в наручниках, однако Лор предложение отклонил и заявил, что Тед может появляться в гражданской одежде и нескованным.
Тюрьма помещалась в старинном здании суда, построенном в 1887 году, и условия в ней были спартанские, однако Теду после давящих стен тюрьмы Юты смена обстановки понравилась. Когда я звонила ему в феврале, меня приятно удивило, что порядками тюрьма округа Питкин больше напоминает давнюю тюрьму в Мичигане под началом моего деда. Эта была «семейная» тюрьма, и, позвонив, я услышала в трубке разносящийся по помещению крик заместителя шерифа, а затем голос Теда. Голос счастливого, расслабленного и уверенного в себе человека.
За одиннадцать месяцев его пребывания в Колорадо я часто разговаривала с ним по телефону. По мере того как он все больше и больше сам занимался своей защитой, ему для подготовки разрешили без ограничений пользоваться телефоном. Тем не менее звонил он преимущественно мне и друзьям, хотя и на междугородние звонки ограничений явно не было.
Помню, как Боб Кеппел и Роджер Данн лишь головами качали от нахальства Тома вкупе с его свободным доступом к телефону.
– Ты не поверишь, – сказал Кеппел, когда я зашла в Отдел полиции округа Кинг по тяжким преступлениями. – Отгадай, кто нам вчера звонил?
Разумеется, Тед. Он хотел получить информацию от двух своих самых ярых противников для защиты в Колорадо.
– Что ты ответил? – спросила я Кеппела.
