В январе 1943 года чанкайшистское правительство установило жесткий контроль над ценами (их потолок не должен был превышать уровня цен на 30 ноября 1942 года), но это только ухудшило ситуацию, так как многие товары начали исчезать с прилавков, а предприятия — закрываться. Кому хотелось работать в убыток? Ведь отрез полотна, например, стал официально стоить дешевле, чем хлопок, из которого его изготовляли.
Чан прибегнул к репрессивным мерам, начав расстреливать спекулянтов, бороться с черным рынком и конфисковывать товары, продававшиеся по ценам выше установленных. Но реальные цены продолжали расти: с ноября 1942-го по январь 1943 года они выросли на 12 процентов, а под конец декабря 1943 года — более чем на 200 процентов. И если в Чунцине стоимость жизни с июля 1937-го по конец 1938 года возросла всего на 40 процентов, а с января 1939-го по декабрь 1942-го — в 48 раз, то за один 1943 год она увеличилась в целых 208 раз!
Причины инфляции заключались прежде всего в страшнейшем дефиците государственного бюджета, вызванном войной. Не будучи в состоянии оплатить расходы на армию, вооружение, капитальное строительство, чиновников и других бюджетников, правительство пускало в оборот все больше бумажных денег, ничем не обеспеченных. В 1943 году, например, было напечатано 42 миллиарда китайских долларов — в два раза больше, чем в 1942-м.
Не менее важную роль играло и сокращение товарной массы из-за блокады Китая японцами и оккупации значительной территории страны. Существенным фактором являлось и увеличение покупательского спроса в связи с резким ростом населения свободных районов за счет притока беженцев (только с 1937 по 1940 год население свободного Китая увеличилось на четверть). Кроме того, правительство не могло организовать централизованный сбор налогов с территории, формально находившейся под его контролем: этому противились региональные власти.
Инфляция, естественно, увеличивала масштабы коррупции, пронизывавшей общество сверху донизу. О серьезности проблемы свидетельствует, например, тот факт, что в конце 1943 года секретная полиция «китайского Гиммлера» Дай Ли раскрыла заговор молодых офицеров, планировавших арестовать Чан Кайши в Куньмине по возвращении с Каирской конференции, чтобы заставить его очистить правительство от коррупционеров, в первую очередь — от Кун Сянси, министра обороны и начальника генштаба Хэ Ин-иня и братьев Чэнь Гофу и Чэнь Лифу. Похоже, это была попытка нового бинцзянь («увещевания с помощью солдат»), но она не удалась, и несколько сотен офицеров арестовали, а их вождей, в том числе 16 генералов, расстреляли.
Чан просто не знал, что делать. Как же можно было пресечь коррупцию, если, например, в городе Чэнду в 1943 году цены по сравнению с довоенными выросли в 174 раза, а зарплата даже профессоров — только в девятнадцать? Для тех, кто сидел на зарплате, было только два выхода из положения — воровать или брать взятки. «Ни один чиновник не мог долго оставаться честным, — вспоминает очевидец. — …Инфляция сделала со средним классом в городах и университетах то же, что голод сделал с крестьянами в Хэнани: вся их лояльность < Гоминьдану> испарилась и осталось только одно желание — выжить».
А как можно было остановить коррупцию в вооруженных силах, если национальное правительство не в состоянии было обеспечить солдат ни деньгами, ни продовольствием? К 1944 году военнослужащие, включая генералов, на линии фронта почти повсеместно торговали с неприятелем, особенно с военнослужащими марионеточных войск, с которыми могли найти общий язык. Кроме того, они нещадно обирали местное население, что часто вызывало крестьянские бунты. В дополнение ко всему офицеры и старослужащие измывались над рекрутами (в которые с августа 1944 года стали набирать даже студентов средних учебных заведений): били, отбирали у них еду, жалованье и даже убивали. Нередко солдаты умирали и от истощения.
В первый день нового, 1944 года Чан Кайши открыл свой дневник цитатой из Конфуция: «Кунцзы <Учитель Кун> сказал Цзы Чжану
[111]: “Надо почитать пять хороших и избавляться от четырех скверных качеств, и тогда можно успешно управлять государством. Благородный муж добр, но не расточителен; он понуждает народ к труду, но не вызывает гнева на вышестоящих; он желает обрести, но не ради корысти; он величав, но не высокомерен: грозен, но не свиреп”».
В качестве примера такого благородного мужа Чан привел своего старшего сына. Но таких работников, как Цзин-го, всеми силами старавшегося превратить Южную Цзянси в образцовый район, поднимавшегося в четыре-пять утра, а ложившегося спать в два часа ночи, в Китае было очень мало, так что все надежды в преодолении финансово-экономического кризиса Чан возлагал на помощь США.
Однако 5 января 1944 года Рузвельт известил генералиссимуса о том, что министерство финансов отказало ему в миллиардном займе. Обиженный Чан не отвечал десять дней, а затем вручил послу Гауссу резкий ответ, в котором, во-первых, заявил о том, что министерство финансов США ведет себя не так, как положено союзнику, а во-вторых, потребовал, чтобы американцы в таком случае сами оплачивали расходы на содержание своих войск, дислоцированных в Китае, сами строили и ремонтировали аэродромы и другие военные объекты. Причем расплачивались по официальному курсу — 20 китайских долларов за один американский. Он не мог совладать с собой и, передавая письмо, «серьезно предупредил» посла, что «ситуация сейчас несравнимо хуже, чем в прошлом году… и если США не могут помочь Китаю деньгами, то американская армия должна будет опираться на собственные силы, начиная с 1 марта 1944 года».
Он также добавил, что Китай «не мелкий воришка и не грабитель с большой дороги», чем вызвал улыбки и у посла, и у сопровождавшего его советника посольства Джорджа Ат-чесона-мл., а также пригрозил, что его страну ждет «неминуемый экономический и военный коллапс».
Американцы не отказывались оплачивать пребывание своих войск в Китае, однако требование производить расчеты по нереальному курсу 20:1 было для них, разумеется, неприемлемо. Гаусс, ссылаясь на мнение американского советника китайского правительства, предлагал потребовать от Чана принять курс 60:1 или 75:1, что тоже было весьма убыточно для Америки, но все же более реалистично.
20 января Рузвельт вежливо заметил Чан Кайши, что «не надо принимать скоропалительных решений, не соответствующих интересам ни одного из наших народов», сообщив, что правительство США будет тратить на содержание своих войск в Китае 25 миллионов американских долларов и ни цента больше, при этом ничего не сказал об обменном курсе. При сохранении обменного курса 20:1 это означало, что американские военнослужащие (а их насчитывалось в Китае несколько тысяч) не могли бы свести концы с концами и неизбежно покинули бы страну.
Вопрос с обменным курсом так и остался не решен: министр финансов Кун Сянси согласился поднять его только в два раза. Но это, понятно, не устроило американцев. В результате самим китайцам пришлось предоставить на содержание американских войск в течение трех весенних месяцев 1944 года 15 миллиардов китайских долларов. Реальный обменный курс в то время уже составлял 230:1.
