Не вселял в Чана надежду на изменение курса США и Никсон, начавший свою новую избирательную кампанию на пост президента США весной 1967 года. В октябре 1967 года в статье, опубликованной в журнале «Форин афферс» («Иностранные проблемы»), он, к удивлению Чан Кайши, всегда считавшего этого видного республиканца своим другом, выразил желание улучшить отношения с Мао Цзэдуном.
На престарелого Чана это подействовало ужасно. Он очень разволновался. Правда, продолжал надеяться, что Никсон, с 1953 года неоднократно бывавший на Тайване в качестве личного гостя его и Мэйлин и поддерживавший с ними дружеские отношения, не сможет предать его и, придя в Белый дом, продолжит курс Эйзенхауэра, отстаивавшего интересы Тайваня. По некоторым данным, Чан всеми силами поддерживал никсоновскую кампанию и даже передал в фонд Республиканской партии США изрядную сумму денег. Но через год, летом 1968-го, вождь Гоминьдана на всякий случай решил возобновить попытки достичь взаимопонимания с СССР. К тому времени Хрущев уже лишился власти (в октябре 1964-го), и Чан возложил надежды на нового советского вождя — Леонида Ильича Брежнева, тем более что один из советских дипломатов, работавший в ООН, еще в феврале 1965-го пытался наладить диалог с тайваньским представителем в этой организации. Тогда Чан Кайши проявил осторожность, и дело ничем не кончилось, но в июле 1968-го он отдал тайный приказ одному из секретарей тайваньского посольства в Мексике установить соответствующий контакт с советскими дипломатами. И тот начал переговоры с первым секретарем посольства СССР, который в одной из бесед явно по приказу свыше заявил ему, что китайская проблема — «основная головная боль» советского правительства. Более того, сказал, что «мы признаем ошибки, допущенные нами в прошлом в <нашей> политике по отношению к Китаю».
Переговоры развивались на фоне все усиливавшегося разочарования Чана в США. В августе 1968 года, сразу после своей номинации, его друг Никсон заявил: «Мы не должны забывать Китай. Мы должны все время искать возможности вести с ним переговоры… Мы должны не только наблюдать за изменениями. Мы должны стремиться осуществлять изменения». В ноябре на президентских выборах Никсон победил, и Чан стал ждать, что он пересмотрит свои заявления, сделанные в ходе предвыборной кампании. Но этого не произошло.
Никсон на самом деле был очень заинтересован в нормализации отношений с Пекином. Дело в том, что к началу 1970-х американская война во Вьетнаме зашла в полный тупик, и ему была чрезвычайно нужна помощь Пекина. Никсон понимал, что рано или поздно надо будет выводить американские войска из Индокитая, но хотел, чтобы это не выглядело поражением. Ему было очень важно, чтобы Вьетконг (южновьетнамские партизаны) и Северный Вьетнам дали проамериканскому сайгонскому режиму хоть какие-то гарантии. Только тогда он мог бы «с чистой совестью» отдать приказ об эвакуации. Вот зачем ему нужен был Мао: он хотел, чтобы тот оказал давление на своих вьетнамских товарищей, обязав их пойти на уступки. Равным образом Никсон рассчитывал использовать и Москву, обещав Советам в обмен на их услуги в решении вьетнамской проблемы продовольственную помощь.
19 октября 1968 года Чан записал в дневнике: «Я чувствую, что унижен всеми и прежде всего — безгранично обманут и предан Соединенными Штатами. Это небывалое бесчестье для всей нации и для моей семьи. Если бы я не заставил себя осознать реальность и не принял соответствующих решений, я бы лишился надежды вернуться на континент и в конце концов превратился в сторожевого пса Америки. Как стыдно было бы мне тогда предстать перед моей нацией, моим народом и духами предков! Безмерно стыдно! Теперь же мне остается только одно: ради спасения и защиты моего правительства порвать с американцами и начать все заново. Пока еще это не слишком поздно».
Еще бы чуть-чуть, и Чан действительно вновь бы стал нашим другом, как о том пророчил мой дед. В октябре 1968 года в Тайбэй даже прибыл сотрудник КГБ Виктор Евгеньевич Луи, работавший под прикрытием — корреспондентом британской газеты «Ивнинг ньюс» («Вечерние новости»). Чан лично дал разрешение на его приезд, поскольку был очень заинтересован в успехе переговоров. По его поручению все встречи с Луи контролировал Цзинго, который 29 октября даже лично встретился с посланцем Москвы. Луи прямо сказал Цзинго, что Москва поддержит Гоминьдан в его вторжении в КНР, но выставил одно условие: чтобы националисты, вернувшись на материк, допустили существование просоветской компартии Китая. Чан был разочарован. Достаточно натерпевшийся от кремлевских вождей, то и дело пытавшихся его обмануть, он и к этой идее отнесся с подозрением, решив, что новые советские лидеры тоже хотят всего лишь использовать Гоминьдан для разгрома своего врага (в данном случае Мао Цзэдуна), после чего приведут к власти в Китае свою новую марионетку: промосковскую компартию Китая.
Переговоры Чан Кайши все же не прекратил, и его представитель Вэй Цзинмин, возглавлявший отдел информации в тайваньском правительстве, еще дважды встречался с Луи, но уже не на Тайване, а в Европе: в мае 1969 года в Риме и в октябре 1970 года в Вене.
Чан хотел, чтобы СССР предоставил Тайваню наступательное вооружение, причем бесплатно, но так ничего и не добился. И он знал почему. Его разведка докладывала, что советское руководство не было едино в вопросе об установлении союзнических отношений с Китайской Республикой на антимаоистской платформе. За союз с Чаном наиболее активно выступали только два члена Политбюро: Арвид Янович Пельше и Александр Николаевич Шелепин. Первый был председателем Комитета партийного контроля, а второй — председателем Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов. Но решительно против был председатель Совета министров Алексей Николаевич Косыгин, стремившийся восстановить отношения с КНР. В итоге Брежнев так и не принял решения, а Чан потерял интерес к СССР и отдал приказ свернуть переговоры.
Вряд ли из этих встреч с Луи вообще что-нибудь вышло бы, даже если бы Косыгин и не противился союзу с Тайванем. Ведь Чан Кайши на самом деле никогда не решился бы начать вторжение в материковый Китай, так как у него не было шансов победить Мао Цзэдуна, обладавшего ядерным оружием. В марте 1969 года у Чана, правда, возникла надежда на то, что Советский Союз поможет ему не только вооружением, но и действием, ударив по ядерным объектам маоистского Китая. Между СССР и КНР в то время возник настоящий вооруженный конфликт. Советские и китайские пограничники вступили в бой за остров Даманский (Чжэньбао) на реке Уссури. С обеих сторон имелись десятки убитых и раненых. И Чан стал жадно следить за развитием событий, дав указание тайваньским средствам массовой информации изменить враждебное отношение к СССР. Вся печать Тайваня немедленно стала сочувствовать русским в их конфликте с КНР. Чан, конечно, не знал, что в то время члены советского Политбюро действительно рассматривали возможность взорвать китайские атомные объекты, а министр обороны СССР Андрей Антонович Гречко настаивал на ядерной атаке против промышленных центров Китая. Брежнев, однако, опять ни на что не решился, дав лишь команду нанести массированный удар по китайской территории из пусковых установок «Град» на глубину до 20 километров. В апреле, мае, июне и августе 1969 года имели место новые столкновения — как на Дальнем Востоке, так и в синьцзянском секторе границы. Но на этом дело и кончилось.
