Так что именно Сунь спровоцировал «бумажных тигров» на мятеж 10 октября 1924 года. Характерно, что восстание произошло через два дня после того, как советское военное судно «Воровский», прибывшее из Ленинграда в Вампу, доставило Суню, а точнее Чану, несколько артиллерийских орудий со снарядами, восемь тысяч винтовок, десять тысяч пистолетов и патроны. А 9 октября Чан, до того не желавший и слышать об уступках шантуаням, получил приказ Суня и Ху Ханьминя выдать им часть конфискованного вооружения, и именно в тот момент, когда шантуани стали разгружаться в порту, к ним подошла колонна проправительственных демонстрантов, что, собственно, и вызвало столкновения.
Сунь спешно приказал Чану организовать Революционный комитет «для решения различных чрезвычайных дел», призвав во всем «учиться у России». Он также потребовал раздать оружие «тем отрядам наших товарищей, которые готовы уничтожать предателей моего дела». Командующим войсками Ревкома стал сам Чан. Он же вошел в руководящую тройку этого нового органа наряду с Сунем, ставшим его председателем (14 октября Суня на этом посту сменил Ху Ханьминь), и Ляо Чжункаем, занявшим пост секретаря. В городе было объявлено военное положение, и 15 октября мятеж был жестоко подавлен. Весь западный пригород Кантона, где окопались шантуани, был разграблен, треть его — сожжена.
Эта победа укрепила положение не столько Суня, сколько Чана, который 11 ноября был назначен секретарем военного отдела ЦИК Гоминьдана. Тем более что вскоре после разгрома «бумажных тигров», в середине ноября 1924 года, Сунь уехал из Кантона в Пекин, и как оказалось, навсегда. Поводом для поездки стало полученное им приглашение участвовать в мирной конференции по объединению страны, полученное в конце октября от маршала Фэн Юйсяна, бывшего подручного У Пэйфу, милитариста, державшего в руках Северный и Центральный Китай. В октябре 1924 года Фэн выступил против своего патрона, объявив себя сторонником Сунь Ятсена. Он переименовал свою армию по типу суневской партии Гоминьдан в Гоминьцзюнь (Националистическая армия), занял Пекин и призвал к прекращению гражданской войны. Тогда же он обратился за помощью к СССР, и вскоре к нему прибыли несколько десятков советских советников, а затем поступило вооружение на сумму свыше шести миллионов рублей. Личность Фэна давно была овеяна ореолом борца с традиционными конфуцианскими устоями китайского общества. Еще в 1913 году он отошел от веры предков и принял христианство в его методистском истолковании
[25]. После этого окрестил всех своих солдат из брандспойта, запретив им употреблять спиртные напитки, курить опиум и притеснять народ.
13 ноября 1924 года Сунь вместе с женой Сун Цинлин отплыл из Кантона. В поездке его сопровождал Ван Цзинвэй с супругой. Проводы превратились «в грандиозную для Кантона демонстрацию населения». Блюхер вспоминал: «Весь Кантон до беднейшего сампана
[26] украсился флагами Гоминьдана. Улицы города перекрещены бесконечным количеством арок. Перед Сунем проходят десятки тысяч демонстрантов, восторженно его приветствуя. Демонстранты охвачены таким революционным энтузиазмом, какого Кантон еще не видел… Кантон живет необычайным темпом. Всюду митинги, собрания… Целый ряд революционных организаций рабочих, военных и студентов выпускают воззвания к стране с требованием поддержки доктора Суня на Севере».
Все члены кантонского правительства пришли в порт пожелать вождю илу пиньань (счастливого пути). Были, разумеется, и Чан с Дженни, которые вместе с Ху Ханьминем и Бородиным проводили Суня и Сун Цинлин до Вампу. Там чета Суней и чета Ванов провели ночь, а затем вместе с Ляо Чжункаем отплыли в Гонконг. Перед прощанием, судя по воспоминаниям Чан Кайши, Сунь сказал ему: «Я еду в Пекин, чтобы там продолжать нашу борьбу. Я не уверен, смогу ли вернуться. Но после того как я почувствовал, какой дух веет в этой школе, я знаю, что ее курсанты смогут продолжить мое дело революционной борьбы, а поэтому моя душа будет спокойна, даже если со мной что-нибудь и случится». По словам Чана, Бородин от имени правительства СССР пригласил Суня после поездки в Пекин посетить Россию, но Сунь, посоветовавшись с Чаном, заявившим, что «он против такого путешествия», по существу отклонил предложение.
В качестве секретаря Сунь Ятсена в Пекин отправился Дай Цзитао. На освободившееся место начальника политотдела Вампу Чан назначил заместителя Дая, 26-летнего коммуниста Чжоу Эньлая, в сентябре 1924 года прибывшего в Кантон из Франции, где он организовывал коммунистическое движение среди китайских эмигрантов. С этим молодым интеллигентным человеком, прекрасным организатором и эрудитом, да к тому же исключительно скромным, он вскоре наладил отличные отношения.
Вообще у Чана в то время никаких проблем с коммунистами не было. И члены КПК, и советские советники по-прежнему считали его крайне левым, даже «прокоммунистом». Поэтому Бородин, например, настаивал, чтобы в работе по реорганизации гоминьдановской армии «упор» делался «на развитие только <школы> Вампу». С ним полностью согласен был Чжоу Эньлай. Осенью 1924 года Бородин и китайские коммунисты приняли решение «поднять статус генерала Чан Кайши, чтобы силы Вампу могли развиваться более быстрыми темпами».
Как же они ошибались! Да, Чан Кайши все еще разделял левые настроения, по-прежнему ненавидя «мироедов», но, как справедливо пишет Дженни (и уж в этом она не ошибается), «Лысый Чан» (так его звали в то время за привычку брить голову) заигрывал с коммунистами в основном потому, что ему позарез нужно было советское оружие, чтобы окончательно раздавить своего кровного врага Чэнь Цзюнмина. Как мы помним, Чан всегда был «агрессивным, упрямым, легко ранимым, неуправляемым и быстро воспламеняющимся». А количество обид, реальных и мнимых, нанесенных ему генералом Чэнем, привело к тому, что Чан уже готов был пойти на союз с кем угодно, только бы уничтожить врага, который, отступив из Кантона, чувствовал себя вполне вольготно на своей родине в Восточном Гуандуне. Оружие и советники из СССР могли помочь Чану установить свою власть и в самом Гоминьдане в случае, если бы Сунь, не дай Бог, скончался.
Вот почему он «дружил» с коммунистами на протяжении 1924–1925 годов, стремясь «утилизировать» компартию, а также советских советников и массы. И он сам, и его курсанты, и инструкторы носили красные галстуки, его речи в Вампу и вне ее изобиловали клятвами верности Советской России и мировой революции, а опирался он исключительно на советских советников, «предоставив им», по словам Блюхера, «реальную власть в школе». Более того, политическую работу в школе Вампу «в основном осуществляли члены КПК, составлявшие большинство среди политических инструкторов». Копируя опыт Красной армии, Чан ввел в войсках, сформированных из курсантов, институт политкомиссаров и даже предоставил последним «контроль над оперативными приказами, что выравнивало… их в правах с командирами». Наконец, он разрешил организовать в школе коммунистический «Союз молодых воинов», правда, уравновесив его гоминьдановским «Обществом по изучению суньятсенизма», ставшим оплотом правых курсантов.
