То, что за спиной убийц «стояли англичане», ни у кого из членов комитета, похоже, не вызывало сомнений. Ляо был ярким вождем левого крыла Гоминьдана, так кому же, как не империалистам, была выгодна его смерть? Чан указал на англичан как на организаторов убийства сразу после смерти Ляо! Подозрительно быстро установили «заказчиков убийства» и в самом Гоминьдане: подозрение пало на младшего двоюродного брата Ху Ханьминя и близких к нему людей. Все они принадлежали к правым, то есть являлись оппонентами Ляо в партии, так что левые тут же «раздули слух о причастности к преступлению правого крыла».
К сожалению для членов Особого комитета, почти все подозреваемые фигуранты бежали в Гонконг. Арестовать удалось только бывшего секретаря Ху Ханьминя. Бородин немедленно потребовал арестовать и самого Ху, и того посадили под домашний арест в школе Вампу. Для порядка арестовали и начальника Управления общественной безопасности (УОБ) Кантона, тоже, кстати, члена правого крыла. Правда, потом и Ху, и начальника отпустили: то ли улик не хватило, то ли по каким-либо другим причинам. Говорят, за начальника УОБ вступился Чан Кайши, а за Ху — то ли он же, то ли очень разнервничавшийся от случившегося Ван Цзинвэй. Чан позже уверял, что именно он, Чан, «решил судьбу господина Ху… И Бородин, и Ван Цзинвэй, и Жувэй <Сюй Чунчжи> считали, что надо воспользоваться моментом и “уничтожить Ху”, но я решительно воспротивился». Ван Цзинвэй же говорил, что это он спас Ху, защитив его от кровожадного генерала Сюя. А Сюй впоследствии рассказывал Ху, что тот не был убит только благодаря его заступничеству. (Последнее вряд ли правда: известно, что Сюй ненавидел Ху Ханьминя, которого, кстати, многие в руководстве Гоминьдана не любили за высокомерие.) 22 сентября Ху был отправлен в почетную ссылку — в Москву, представителем ЦИК Гоминьдана. Бородин был этому очень рад: он «надеялся, что Коминтерн задержит Ху Ханьминя и не допустит его возвращения в Китай».
В итоге перед спешно созванным особым военным трибуналом предстал единственный подозреваемый: бывший секретарь Ху Ханьминя. Тройка судей-непрофессионалов (все они были генералами, а не юристами) не смогла, по существу, доказать его вину. Обвиняемый решительно отверг свою причастность к убийству. Тем не менее его заточили в крепость на острове Хумэнь, недалеко от Вампу, где он просидел два с половиной года, до весны 1927-го, когда Чан Кайши разорвал единый фронт с коммунистами. В день освобождения правые гоминьдановцы встречали его у ворот крепости как героя.
Еще одним результатом «дела об убийстве Ляо Чжункая» стало устранение от власти члена Особого комитета генерала Сюя. В ходе следствия выяснилось, что с «заговорщиками» был тесно связан его подчиненный, командир 1-й гуандунской дивизии. «Партийная армия» Чана тут же разоружила эту дивизию, после чего сам Сюй потерял доверие и Вана, и Чана, и Бородина. К генералу Сюю, известному бонвивану и пьянице, имелось немало претензий и помимо этого. В начале июня 1925 года, например, находясь на востоке Гуандуна, он самовольно покинул расположение войск, уехав в Кантон лишь потому, что ему стало скучно в провинции. И, казалось, совсем не расстроился, когда узнал, что после его дезертирства генерал Чэнь Цзюнмин отвоевал все, что он сам и Чан захватили в ходе Восточного похода за два месяца до того.
В общем все было одно к одному. Чан со своими курсантами окружил резиденцию генерала Сюя и от имени правительства предложил последнему «на год» (по другим данным — «на три месяца») уехать в Шанхай — отдохнуть. Но после его отъезда, в середине октября 1925 года, переформировал Кантонскую армию, переподчинив себе большую часть войск генерала Сюя. Обманутый Сюй и его соратники были, конечно, вне себя, и младший двоюродный брат Сюя даже попытался убить Чана, но ему помешали охранники Чан Кайши.
Таким образом бывшие члены высшего руководства Гоминьдана — центристы Ху Ханьминь и Сюй Чунчжи — оказались удалены из Кантона. Кто же в итоге выиграл от этого, как и от смерти Ляо Чжункая? Только два человека: Ван Цзинвэй, которого Бородин характеризовал как самого преданного, самого энергичного работника, и Чан Кайши, «определенно зарекомендовавший себя приверженцем… крайне левого течения в Гоминьдане». Конечно, убийство Ляо было выгодно многим, в том числе и правым, но последние ничего от этого не получили. Напротив, их позиции ослабели. А в Гоминьдане, по выражению крайне довольного этим Бородина, установилась левая «революционная диктатура» Вана и Чана. Стояли ли Ван, Чан и Бородин за убийством Ляо, никто не знает, но то, что эту трагедию они хорошо использовали, чтобы устранить от власти центристов и правых вождей, — несомненно. «Мы убрали Сюй Чунчжи, Ху Ханьминя», — признавал Бородин и добавлял, что ЦК КПК принял решение «подготовить военно-политические силы для неизбежной борьбы» с правительством Ху Ханьминя еще в мае 1925 года.
Все эти события хорошо укладывались в политическую линию Москвы в Китае, которую собственно Бородин и должен был проводить: она была направлена на то, чтобы, превратив КПК внутри Гоминьдана в массовую политическую организацию, радикально изменить классовый состав самого ГМД путем захвата власти левыми гоминьдановца-ми и коммунистами. В рамках этой политики члены КПК обязаны были воспользоваться своим пребыванием в Гоминьдане и превратить эту организацию в как можно более левую, а именно — в «народную (рабоче-крестьянскую) партию» путем вытеснения с руководящих постов, а затем и исключения из Гоминьдана «представителей буржуазии». После этого им предстояло подчинить своему влиянию «мелкобуржуазных» союзников, чтобы в конце концов установить «гегемонию пролетариата» в Китае — не напрямую через компартию, а через Гоминьдан. Эту линию Коминтерн взял на вооружение весной 1925 года под давлением Сталина. И осенью того же года первые успехи в реализации этой линии были, как видим, налицо.
Обескураженные правые пытались было расколоть Гоминьдан, созвав 23 ноября в предместье Пекина — в Сиша-ни (Западные холмы), в храме Лазурных облаков, где временно покоился гроб с забальзамированным телом Сунь Ятсена, — сепаратное совещание, названное «сишаньцами» 4-м пленумом ЦИК ГМД. Четырнадцать известных гоминьдановских руководителей потребовали исключения коммунистов из Гоминьдана, удаления Бородина и переноса ЦИК партии из Кантона в Шанхай. Идеологом правых был знакомый нам Дай Цзитао, издавший летом 1925 года два теоретических труда: «Философские основы сунь-ятсенизма» и «Национальная революция и Гоминьдан». В них Дай обвинял коммунистов в «паразитировании» на теле ГМД, раздувании классовой борьбы, провоцировании внутригоминьдановских конфликтов и переманивании левых гоминьдановцев в компартию.
Дай также написал длинное письмо своему «кровному брату» Чан Кайши, предупреждая его об опасности сотрудничества с КПК. Но Чан, как Ван Цзинвэй и многие другие руководители Гоминьдана, поддержанные коммунистами, выступил против «сишаньцев». Чан даже вспомнил, что Сунь якобы сказал ему: «Мнение Бородина есть мое мнение. Его мнение должно быть испрошено по всем политическим вопросам». Затея с 4-м пленумом провалилась. Но «сишаньцы» обосновались в Шанхае, начав публиковать свои антикоммунистические статьи в местной газете «Миньго жибао» («Народ»).
Между тем осенью 1925 года национальное правительство Китая начало Второй восточный поход против генерала Чэнь Цзюнмина. Главнокомандующим был теперь Чан, а его советником — Рогачев. Накануне похода, 26 августа, находившиеся в распоряжении Гоминьдана войска были реорганизованы и сведены в единую Национальнореволюционную армию (НРА), которую составляли шесть корпусов (позже, в марте 1926 года, будет сформирован 7-й корпус, а в июне того же года — 8-й). Командиром 1-го корпуса, образованного из курсантов Вампу, стал сам Чан Кайши, 2-го — Тань Янькай, 3-го — Чжу Пэйдэ, 4-го — Ли Цзишэнь, начальник учебного отдела Вампу, 5-го — генерал Ли Фулинь, старый член суньятсеновского «Объединенного союза», и 6-го — знакомый нам генерал Чэн Цянь (которого Сунь в свое время хотел сделать начальником школы Вампу). Начальником политотдела 1-го корпуса был назначен Чжоу Эньлай. В других корпусах тоже числилось немало коммунистов.
