К концу 1925 года войска НРА, хорошо обученные и вооруженные, при поддержке четырнадцати аэропланов, управляемых советскими летчиками, наголову разгромили армию генерала Чэнь Цзюнмина — заклятого врага Чан Кайши. В январе 1926 года от местных милитаристов был очищен остров Хайнань. Звезда начальника школы Вампу Чан Кайши, которого с тех пор начали называть в Гоминьдане «Непобедимым», стала стремительно восходить.
Активизация деятельности КПК и советских советников в Гоминьдане, а также очевидное, казалось бы, повышение заинтересованности лидеров Гоминьдана в развитии отношений с СССР проявились в левой, прокоммунистической риторике на II гоминьдановском съезде, состоявшемся 1–19 января 1926 года в Кантоне. На съезд было избрано 256 делегатов, из которых в заседаниях участвовало 189. К тому времени численность Гоминьдана, по разным данным, составляла от 150 тысяч до 500 тысяч членов.
Среди делегатов в этот раз был и Чан Кайши, привлекавший к себе, по словам очевидца, «огромное внимание». Он «вел себя как очень важная персона», всеми способами разыгрывая из себя «крупного военного вождя. Ван Цзин-вэй и другие как-то потерялись в его присутствии». На съезде 6 января Чан Кайши выступил с докладом по военным делам. Он с удовлетворением заявил, что в НРА насчитывается 86 тысяч солдат и офицеров и, кроме того, в распоряжении правительства находятся шесть тысяч курсантов. Отметил он и ряд проблем, в частности, недостаток стрелкового оружия: на почти 90 тысяч бойцов — всего 60 тысяч винтовок. Большое внимание Чан уделил и проблемам с денежным довольствием солдат, подчеркнув, что их жалованье меньше офицерского в 16 раз, а генеральского — в 45. «Это вряд ли правильно», — заметил он.
В конце съезда Чан Кайши подавляющим большинством голосов был избран членом Центрального исполнительного комитета Гоминьдана. И он, и Ван Цзинвэй получили только на один голос меньше Ху Ханьминя, избранного членом ЦИК единогласно, несмотря на его пребывание в московской ссылке
[29]. На 1-м пленуме ЦИК, 22–25 января 1926 года, Чан вошел в узкий состав двух руководящих органов ЦИК Гоминьдана — Постоянный комитет и Политический комитет (оба из девяти человек), куда помимо него были избраны, в частности, Ван Цзинвэй (председатель обоих органов), Тань Янькай и Ху Ханьминь (заочно). 1 февраля 1926 года Чан получил также пост генерального инспектора Национально-революционной армии.
«Революционная» диктатура Вана и Чана, казалось, набирала обороты, и до превращения Гоминьдана в «народную (рабоче-крестьянскую) партию» оставалось немного. Спустя месяц после II съезда ЦИК ГМД обратился в Президиум Исполкома Коминтерна с официальной просьбой о принятии этой партии в Коминтерн!
Но развитие событий пошло не в том направлении, в каком его усиленно подталкивали советские советники и китайские коммунисты. На каком-то этапе, почувствовав вкус победы, они стали действовать чересчур топорно, попытавшись откровенно овладеть аппаратом ЦИК Гоминьдана и национального правительства. Вот что по этому поводу с осуждением писал нарком иностранных дел Чичерин, один из здравомыслящих советских руководителей, в начале 1926 года: «Киткомпартия систематически подменяла Гоминьдан, проводила через него лозунги, замещала в нем руководящие посты коммунистами, отстраняла даже левых гоминьдановцев, таких как Ху Ханьминь (на самом деле Ху, как мы помним, был центристом. — А. П.)», В то же время новый начальник южнокитайской группы военных советников 29-летний командир корпуса Николай Владимирович Куйбышев, надменный служака, работавший в Китае с конца октября 1925 года под псевдонимом-кличкой Кисанька (китайцы звали его Цзи Шаньцзя), после II съезда Гоминьдана и особенно после отъезда в Пекин по делам в конце января 1926 года Бородина стал демонстрировать свое пренебрежение к китайским военным, в том числе к Чан Кайши. От его острых глаз не укрылось, что Чан «по характеру нерешительный, но упрямый» и что «его упрямство — китайского толка, когда люди, занимающие какой-либо пост (особенно это характерно для военных), в случае, если все идет не так, как они хотят, немедленно уходят в отставку или просто уезжают, но возвращаются после того, как их долго уговаривают и умоляют». Кисанька и сам был упрямым, а потому стал смотреть на Чана сверху вниз, воспринимая его как «типичного “интеллигента”-радикала»
[30] и полагая, что Чан «как командующий не мог бы достичь успеха на поле брани без помощи советских инструкторов». Кроме того, Кисанька выступил против Северного похода, хотя почти все командиры корпусов НРА и сам Чан были за скорейшее выступление на север. В данном случае Кисанька исходил из указаний Сталина и большевистского Политбюро (вполне логичных), что продвижение армии Гоминьдана из Кантона неизбежно ограничит возможности радикализации кантонского режима под предлогом военной обстановки. Недооценивая будущего генералиссимуса, Кисанька начал его просто игнорировать, предпочитая по всем военным вопросам иметь дело с Ван Цзинвэем, который, помимо прочих постов, занимал после убийства Ляо и пост политкомиссара школы Вампу. Так же начали вести себя и заместители Кисаньки: знакомый нам Рогачев, а также Израиль Разгон, работавший в Китае под псевдонимом Ольгин.
А Ван Цзинвэй в свою очередь использовал Кисаньку и других советских советников для дискредитации Чан Кайши: за внешним единодушием двух лидеров Гоминьдана скрывалась глубокая взаимная антипатия. Во многом, как и в конфликте Чана с генералом Чэнь Цзюнмином, это объяснялось местническими причинами. Ван был уроженцем и патриотом Гуандуна и, хотя его предки были выходцами из Чжэцзяна, не терпел чжэцзянского «провинциала» Чана. К тому же оба вождя были совершенно разными по характеру: подтянутый и чуждый болтовни генерал Чан Кайши на дух не переносил вальяжного «покорителя дамских сердец» и прожженного политикана Ван Цзинвэя. Беда советских военных советников и китайских коммунистов заключалась в том, что они недвусмысленно выступили на стороне Ван Цзинвэя и Кисаньки.
Зная, насколько болезненно ранимым и вспыльчивым был Чан, нетрудно представить, как он вознегодовал! 19 января 1926 года он записал в дневнике: «На сердце нерадостно от взглядов и поступков Рогачева и Кисаньки. Я отношусь к ним искренне, а они отплачивают мне обманом. Это товарищи, с которыми нельзя вести совместные дела». После очередной встречи с Кисанькой 7 февраля он добавил: «Совершенно ясно, что его сердце полно сомнений, подозрительности и страха <в отношении меня>».
Через день Чан Кайши подал в отставку, но Ван Цзинвэй не принял ее, хотя и «не выразил пожелания», чтобы Чан остался. В глубокой депрессии Чан записал в дневнике 11 февраля 1926 года: «Советские друзья подозрительны <по отношению ко мне>, они презирают и целенаправленно игнорируют меня, я же совсем не хочу бороться с их ложью и не обвиняю их, и все, что я делаю, — это плачу им искренностью». Он хорошо помнил Конфуция, учившего: «Стремись к искренности и верности; не дружи с тем, кто тебе не ровня; не бойся исправлять ошибки».
