В ноябре 1933 года Сект дал согласие стать главным военным советником Чана и в апреле следующего года вступил в должность, сменив Ветцеля. Первое, что он сделал, это сократил группу советников до сорока пяти человек (через год, правда, их число возросло до шестидесяти одного), оставив в ней только лучших. А затем расширил связи с германскими промышленниками, добившись увеличения поставок немецкого вооружения в Китай в обмен на китайское сырье.
Немцы не могли конкурировать только на рынке авиационной техники. Здесь главными партнерами Чана стали американцы и итальянцы. В 1933 году Муссолини даже послал в Китай группу из сорока военных советников, ста инженеров и механиков во главе с генералом Роберто Лорди, один из членов которой, генерал Сильвио Скарони, организовал летную школу в Лояне (провинция Хэнань). В 1933 году в Цзянси недалеко от Наньчана был построен авиационный завод, а также аэродром, на котором базировались десять самолетов (в том числе личный бомбардировщик Чан Кайши — трехмоторный «форд»). За год до того, в 1932-м, американцы открыли авиационную школу в Ханчжоу.
В то же время Чан Кайши усилил антикоммунистический террор в городах. По приказу Чана его «кровный племянник» Чэнь Лифу организовал специальный сектор в рамках организационного отдела ЦИК Гоминьдана — своего рода аналог ОГПУ, занявшийся выявлением коммунистов. Но этого Чану было мало. Придавая особое значение работе спецслужб, он организовал еще один орган такого рода — внутри национального правительства. Его возглавил некто Дай Ли, еще один земляк Чана из провинции Чжэцзян, сравнительно молодой человек (он родился в 1897 году, то есть был старше Чэнь Лифу всего на три года). Чан хотел, чтобы спецслужбы конкурировали между собой — в этом вообще заключался его стиль руководства: как и другие диктаторы, он любил стравливать подчиненных друг с другом и, давая им аналогичные задачи и балансируя между соперничавшими фракциями, сохранять в своих руках высшую власть. Чэнь Лифу, однако, это не смутило. «Мы будем выполнять свою работу так, как будто мы две пары глаз и ушей Чана, — объяснил он своим сотрудникам необходимость двух аналогичных ведомств. — Чану нужны две пары глаз и ушей, чтобы отсеивать неверную информацию».
В результате деятельности Чэнь Лифу и Дай Ли многие видные коммунисты оказались за решеткой. «Кошмарное положение с провалами, провокация за провокацией, провал за провалом», — доносил в Москву советский разведчик. (Выделено в документе. — А. П.) 24 апреля 1931 года в Ханькоу был арестован кандидат в члены Политбюро ЦК китайской компартии Гу Шуньчжан, заведовавший секретным (он же специальный) сектором ЦК. В функции его департамента входила организация красного террора в контролировавшихся гоминьдановским правительством городах. Испугавшись расстрела, он выдал полиции все адреса и явки Политбюро ЦК, цзянсуского и хубэйского комитетов партии. В мае — июле было арестовано более трех тысяч китайских коммунистов, многие из которых — расстреляны. Только чудом удалось избежать ареста Чжоу Эньлаю, одному из вождей КПК. А вот генеральному секретарю ЦК Сян Чжунфа не повезло. Его схватили, и он, не выдержав пыток, в свою очередь дал показания. Это, правда, не спасло ему жизнь: коммуниста такой величины, даже сломленного, гоминьдановцы предпочли казнить.
С начала 1930-х годов с гоминьдановскими спецслужбами начали активно сотрудничать власти международных сеттльментов. В 1931 году было заключено соглашение, по которому полицейские агенты Гоминьдана могли свободно входить на территорию концессий в Шанхае и производить аресты находившихся там по разным причинам китайцев. Перестала либеральничать и полиция сеттльментов, так что теперь не только китайским, но и зарубежным коммунистам негде было укрыться. В связи с предательством Гу Шуньчжана за решеткой в середине июня 1931 года оказались двое сотрудников Отдела международной связи (ОМС) Исполкома Коминтерна, супруги Яков Матвеевич Рудник и Татьяна Николаевна Моисеенко-Великая. Вместе с трехгодовалым сыном Дмитрием (Джимми) они жили в Шанхае под видом супружеской четы Нуленсов. Именно через Рудника и Моисеенко-Великую Коминтерн снабжал ЦК компартии деньгами, поступавшими на счета подставной компании «Метрополитен трэйдинг К°». Их арест подорвал финансовое обеспечение КПК, городские организации которой в основном по-прежнему опирались на коминтерновские дотации.
Между тем весной 1931 года вновь обострились отношения между Чан Кайши и представителями внутригоминьдановской оппозиции. Поводом послужило то, что 28 февраля Чан в своем доме взял под стражу Ху Ханьминя, заманив его к себе на обед. Ху вызвал раздражение генералиссимуса тем, что резко высказался против его планов созыва Национального собрания, некоего подобия парламента, для принятия Временной конституции Китайской Республики, которая должна была дать Чану дополнительные права: назначать председателей палат и всех министров. Национальное собрание, членство в котором получили бы как члены Гоминьдана, так и беспартийные, продемонстрировало бы «народную поддержку» чанкайшистскому режиму, явившись первым шагом в подготовке к переходу от периода политической опеки к конституционному правлению. На принятии Временной конституции настаивали противники Чана — Ван Цзинвэй, Янь Сишань и Фэн Юйсян, так что со стороны Чана созыв Национального собрания являлся довольно искусным маневром по нейтрализации оппозиции.
Однако Ху считал момент для созыва собрания неподходящим, так как период политической опеки еще не закончился. В суть тактических игр Чан Кайши он входить не желал, и Чан, как это с ним не раз бывало, вспылил. Он стал орать, но и Ху в ответ повысил голос, после чего один из учеников Сунь Ятсена арестовал другого его ученика.
На следующий день, 29 февраля, Ху, старый член Гоминьдана, был перевезен в горы Таншань и посажен под домашний арест в одной из резиденций Чана. Глава Гоминьдана, уставший от оппозиции, не мог простить непослушания даже ему, главе Законодательной палаты! И это понятно: лидер партии, которая под лозунгом «политической опеки» установила свою диктатуру в стране, не мог руководить этой партией иначе как диктаторскими методами. Его учитель, Сунь Ятсен, тоже, как мы помним, демократом не был, а к началу 1930-х годов об эффективности тотальной власти вождя говорил не только советский опыт, но уже и итальянский, турецкий, венгерский и польский. Более того, идея вождизма все более овладевала массами и в Германии. Вот что по этому поводу говорил сам Чан: «Следует осознать, что теоретически ни один член революционной партии не может наслаждаться в своих делах абсолютной свободой… <Лишь> несколько вождей пользуются личной свободой в широком смысле этого слова. Мы стремимся не к свободе личности, а к свободе страны и нации. Если люди будут настаивать на полной свободе для себя, то <нашей> нации будет почти невозможно достичь желаемого равенства с другими нациями… Революционер подчинен дисциплине и предписаниям. Он должен подчиняться приказам партии и соблюдать законы. На нем… лежит тяжелая обязанность жертвовать своей свободой ради революции».
Но арест главы Законодательной палаты привел к противоположным результатам, чем те, на которые Чан надеялся. Четверо заслуженных соратников Сунь Ятсена, членов Центральной контрольной комиссии Гоминьдана, потребовали отставки Чана. В мае в Кантоне в ответ на произвол Чан Кайши произошел новый переворот, и вскоре старый враг Чана, Ван Цзинвэй, созвал в этом городе так называемую чрезвычайную сессию ЦИК Гоминьдана, а затем сформировал сепаратистское «национальное» правительство, в которое, помимо него, вошли такие знакомые нам деятели ГМД, как генералы Ли Цзунжэнь и Тан Шэнчжи, а также сын Сунь Ятсена от первого брака — Сунь Фо, решительный мужчина лет сорока, хорошо образованный, но, «как и многие сыновья знаменитых отцов, не блиставший одаренностью». Вновь разгорелся военный конфликт: летом 1931 года Чан двинул против кантонских мятежников войска. В начале июня он исключил из партии сына Сунь Ятсена, наряду с некоторыми другими старыми гоминьдановцами, поддержавшими Кантон.
