В общем, Сталин в то время на заключение пакта о ненападении не пошел, но дипломатические отношения с Китаем восстановил — 12 декабря 1932 года. В апреле 1933 года в Нанкин прибыл советский полпред, 42-летний Дмитрий Васильевич Богомолов, опытный дипломат (бывший полпред СССР в Польше, с 1929 по 1932 год работавший также в советском полпредстве в Лондоне). 2 мая он вручил верительные грамоты председателю нанкинского правительства Линь Сэню.
На первом же приеме в советском полпредстве 7 ноября 1933 года по случаю очередной годовщины Октябрьской революции присутствовали почти все руководители Гоминьдана (около 150 человек), в том числе Ван Цзинвэй и свояк Чан Кайши — министр финансов Кун Сянси. Но самого Чана не было, вроде бы по уважительной причине: он находился с инспекционной поездкой в Чанше, столице Хунани. Однако именно в тот день, выступая перед гоминьдановским партактивом провинции, Чан похвалил собравшихся за то, что те «не только полностью очистили провинцию Хунань от бандитов, но и помогли соседним провинциям их искоренить». Под бандитами, разумеется, понимались коммунисты. Тем самым Чан ясно дал понять, что восстановление отношений с СССР не означает прекращение гражданской войны с китайской компартией.
Как видно, и Чан, и Сталин вели двойную игру. Стремясь восстановить союз с СССР в целях обуздания Японии, нанкинский лидер в то же время продолжал упорно сражаться с КПК, а московский вождь, соглашаясь развивать с Китаем дружеские дипломатические отношения, не только по-прежнему помогал китайской компартии, но и налаживал при возможности отношения с другими смертельными врагами Чана — с Маньчжоу-Го и Японией. В переписке с друзьями Сталин называл Чан Кайши мелким жуликом, но и сам был не лучше.
Оккупация Маньчжурии и вторжение в Шанхай ознаменовали лишь начало японской агрессии в Китае. Япония продолжила экспансию на севере Китая. В марте 1933 года войска микадо захватили граничившую с Маньчжурией с юга северокитайскую провинцию Жэхэ. Тогда же Япония вышла из Лиги Наций.
Да, трудно не согласиться с одним из биографов Чана: когда «вся страна кричала: “Даешь войну!”», от лидера нации «требовалась сверхчеловеческая сила, чтобы проглотить великий позор. Но он <Чан> решил пойти наперекор всеобщему настроению, взвалив всю ответственность на свои… плечи». В мае 1933 года Чан Кайши пошел на новое перемирие с японцами, на этот раз в Северном Китае. Его делегация подписала унизительное соглашение в Тангу (небольшом городке недалеко от Тяньцзиня), согласившись на создание 100-километровой демилитаризованной зоны к югу от Китайской стены. Но фактически японские войска вплотную подошли к Бэйпину (на расстояние в 24 километра) и Тяньцзиню (58 километров), и ни для кого, в том числе Чана, не было секретом, что, невзирая на перемирие, японские аннексионистские планы простирались на весь Северный Китай.
Как бы унизительны ни были перемирия с японцами и как бы сильно они ни подрывали авторитет Чана в глазах патриотически настроенной общественности, нанкинскому правительству они дали необходимую передышку для того, чтобы покончить с коммунистическим движением. 1 июня 1933 года Чан записал в дневнике: «Соглашение в Тангу по существу не имеет аналогов, его текст постыден, беспомощность <наших> представителей равносильна трусости на фронте, не могу преодолеть стыд. Но раз уж соглашение с врагом подписано, я не могу не нести <за это> личной ответственности».
Однако уже на следующий день он вновь переключил свое внимание на вопросы, связанные с противодействием компартии в Цзянси, где его 9-я дивизия только чудом избежала разгрома. Мальчиком же для битья за позорное поражение в Жэхэ стал совершенно больной Молодой маршал, войска которого по-прежнему находились в Северном Китае, но не оказали сопротивление японцам. Несмотря на то что Чан сам по существу проводил политику умиротворения агрессора, он еще в марте 1933 года, свалив всю вину на наркомана, потребовал его отставки. Чжан Сюэлян подчинился, призвав своих солдат и офицеров следовать отныне приказам генералиссимуса и «единогласно поддерживать правительство». Сам же уехал в Шанхай, где вместе с двумя женами, тоже наркоманками, прошел новый интенсивный курс лечения от наркозависимости.
И вылечился! После чего со своим советником Уильямом Генри Дональдом, бывшим другом Сунь Ятсена, «удивительным австралийцем с красным лицом и песочного цвета волосами», на шесть месяцев уехал путешествовать в Европу. Там он не только отдыхал, но и искал возможных союзников против Японии. В Италии он вел переговоры с Муссолини, которым восхищался как выдающимся человеком. Встретиться с дуче ему помогла дочь Муссолини Эдда, любовница Чжана, которую он как-то очаровал в Шанхае, где ее муж граф Чиано ди Кортелаццо, будущий министр иностранных дел Италии, работал генконсулом. Но милитаристская Япония не вызывала осуждения со стороны Муссолини. Тогда маршал Чжан съездил в Германию, где встретился с Гитлером и Герингом. Но и от них ничего не добился, после чего отправился во Францию, где пересекся с Литвиновым. Рассчитывая теперь получить помощь от коммунистов, он попросил Литвинова организовать ему поездку в Советский Союз, но получил отказ: Сталин по-прежнему не хотел осложнять отношения с Японией. (В феврале 1933 года советское правительство даже дало добро на открытие еще одного консульства Маньчжоу-Го на территории СССР — в Чите, советских же консульств в Маньчжоу-Го было уже пять
[49]. А 2 мая 1933 года Литвинов передал послу Японии в СССР предложение возобновить прерванные в прошлом году переговоры о продаже КВЖД Маньчжоу-Го, и 26 июня 1933 года в Токио представитель СССР стал вновь обсуждать этот вопрос.)
Между тем борьба Чан Кайши с китайскими коммунистами начала, похоже, приносить успехи, хотя частичные. В конце февраля 1932-го — конце марта 1933 года Чан провел четвертый карательный поход против китайских Советов и на этот раз смог нанести поражение одной из их группировок — шестнадцатитысячной армии 4-го фронта Красной армии Китая, действовавшей в Хубэй-Хэнань-Аньхойском районе под командованием Чжан Готао, одного из основателей КПК. Чан, приехавший тогда в Ханькоу, лично командовал 630-тысячной армией, окружившей Хубэй-Хэнань-Аньхойский советский район. Но полностью разгромить Чжан Готао ему не удалось: в конце августа 1932 года, прорвав блокаду, тот увел свои отряды на запад, в северную Сычуань и южную Шэньси. Войска Чана преследовали его, но части 4-го фронта, пройдя более пяти тысяч ли (то есть около трех тысяч километров) и потеряв 40 процентов своего состава («это было кошмарное отступление с боями», — вспоминал Чжан Готао), в начале 1933 года все же смогли закрепиться в Сычуань-Шэньсийском районе.
После этого Чан направил свои усилия на Центральный советский район в Цзянси. Но здесь его войскам, во главе которых он поставил министра обороны Хэ Инциня, вновь пришлось испытать горечь поражения. Местные коммунисты, как и прежде, использовали маоцзэдуновскую тактику «заманивания противника вглубь района». «Враг наступает — мы отступаем; враг остановился — мы тревожим; враг утомился — мы бьем; враг отступает — мы преследуем» — именно эта «магическая» формула принесла компартии Китая спасение.
