Игры со Сталиным
Однако в 1935 году ситуация вновь обострилась. Несмотря на то что 19 марта советское Политбюро приняло постановление «об активизации» отношений с Китаем, заявив об «абсолютном уважении Советским Союзом суверенных прав Китая, целостности и неприкосновенности его территории», через четыре дня СССР продал Китайско-Восточную железную дорогу Маньчжоу-Го (а фактически Японии) за 140 миллионов иен (по курсу того времени — чуть более 40 миллионов американских долларов). Правда, почти одновременно Политбюро признало «целесообразным… заключение <с Китаем> пакта о ненападении», но Чану этого было уже мало. Обстановка на севере Китая все более накалялась, и угроза полномасштабной войны с Японией с каждым днем становилась очевиднее.
В июне Квантунская армия вторглась в восточный Хэбэй, спровоцировав в то же время вооруженный инцидент в северной части провинции Чахар и начав проникновение в провинцию Суйюань
[58]. 4 июля министр финансов Кун Сянси сообщил полпреду Богомолову о желании нанкинского правительства заключить с СССР уже не пакт о ненападении, а договор о взаимопомощи.
Ну а пока советская сторона размышляла, Чан вынужден был пойти японцам на дальнейшие уступки. От его имени министр обороны Хэ Инцинь 6 июля заключил новое (секретное) соглашение с агрессорами, дав по существу добро на образование так называемого «Автономного (а по сути прояпонского) антикоммунистического правительства Восточного Хэбэя». По этому соглашению все гоминьдановские войска, в том числе армия Чжан Сюэляна, выводились из Хэбэя. Так же постыдно разрешился и се-верочахарский инцидент: путем демилитаризации провинции Чахар. В конце же ноября 1935 года «Антикоммунистическое правительство Восточного Хэбэя», поощряемое японцами, объявило о независимости от Нанкина.
В то время Чжан Сюэлян находился в Ханькоу. Вернувшись в декабре 1933 года из поездки в Европу, он получил от Чана назначение на важный пост, став одним из руководителей кампании «по искоренению коммунистических бандитов в Центральном Китае». Но новые обязанности его не радовали. После Европы, где ему так и не удалось получить поддержку в борьбе с Японией, он находился в дурном настроении. Казалось, Молодой маршал разочаровался в способности китайской нации отстоять свое право на независимость. Летом 1934 года Дональд написал редактору «Вашингтон пост» X. Б. Эллистону: «Молодой маршал думает, что эффективны только методы большевиков: отрубить головы миллиону или около того человек. Он говорит, что единственное, что надо сделать, это передать страну какой-нибудь иностранной державе и дать ей поуправлять <ею> в течение лет примерно двадцати пяти».
Под иностранной державой Чжан Сюэлян, однако, не имел в виду Японию. К этой стране он по-прежнему испытывал ненависть. Но Чан не давал ему воевать против «карликов». Наоборот, летом 1935 года перебазировал главные силы его Северо-Восточной армии (общим числом в 160 тысяч штыков) из Хэбэя и Хубэя на северо-запад, в провинции Ганьсу и Шэньси, куда в то время шли войска Мао, завершавшие Великий поход. Чжан получил новую должность: заместителя главнокомандующего «по искоренению коммунистических бандитов в Северо-Западном Китае» (командующим Чан назначил самого себя) и вынужден был переехать в Сиань, столицу Шэньси, находившуюся в то время под властью знакомого нам Ян Хучэна, разгромившего в конце октября 1930 года Фэн Юйсяна. Этот генерал, командовавший шестидесятитысячной 17-й полевой армией (иное название: Северо-Западная армия), являлся также губернатором Шэньси с октября 1930 года, но в мае 1933 года по решению Чана уступил эту должность бывшему секретарю генералиссимуса и одному из его наиболее доверенных лиц Шао Лицзы. Нельзя сказать, что генерал Ян был этим доволен, тем более что в дела провинции стала вмешиваться жена Шао, «женщина весьма энергичная и честолюбивая», да к тому же страшно коррумпированная, продававшая должности за взятки. Генерал Ян жаловался на нее Чану, но безрезультатно. Правда, Шао Лицзы и его жена занимались только гражданскими делами, а вся военная власть в провинции по-прежнему оставалась в руках Яна, тем более что с 1931 года тот являлся также главой так называемого управления по умиротворению Шэньси. Чжан Сюэлян не собирался оспаривать положение Ян Хучэна, несмотря на то что его войска были гораздо сильнее, чем 17-я армия. И Молодой маршал, и генерал оба были настроены резко антияпонски, а потому быстро поладили.
Между тем Сталин продолжал маневрировать. Пакт о взаимопомощи с Китаем он подписывать не хотел, так как не горел желанием быть вовлеченным в китайско-японскую войну, но опасался, что Чан капитулирует перед японцами, заключив с ними антикоммунистический союз. В таком случае не только КПК оказалась бы под угрозой полного уничтожения, но возникла бы и реальная опасность нападения опирающейся на ресурсы Китая Японии на Советский Союз. С 1934 года Сталин регулярно получал информацию по каналам Иностранного отдела Объединенного государственного политического управления (ОГПУ) и военной разведки о более чем вероятном вторжении Японии в СССР.
Продолжал маневрировать и Чан, по-прежнему старавшийся втянуть СССР в конфликт с Японией. Он все больше приходил к мысли о том, что судьба Китая в решающей степени зависела от исхода приближавшейся Второй мировой войны, начало которой, с его точки зрения, должно было положить столкновение Японии с СССР. В то же время он хорошо понимал, что союзнические отношения между Китаем и СССР в будущей мировой войне нужны Сталину не в меньшей степени, чем ему самому.
Так что Сталину приходилось учитывать многие обстоятельства, и хотя он все время пытался через своего посла внедрить в сознание Чан Кайши мысль о том, что «соглашение между СССР и Китаем несравненно более выгодно для Китая, чем для Советского Союза», тем не менее не мог не отдавать себе отчет в том, что не все козыри находились у него. Немало их было и у Чан Кайши. Вопрос заключался в том, кто и в какой момент их использует для того, чтобы вынудить партнера пойти на уступки.
Через некоторое время после получения сообщения о предложении Кун Сянси Сталин ответил Чану в своеобразной форме. С 25 июля по 20 августа 1935 года в Москве, в Колонном зале Дома союзов, прошел VII Всемирный конгресс Коминтерна, на котором политика мирового коммунистического движения была официально изменена. Опасаясь германского и японского вторжений в СССР, Сталин обязал иностранных коммунистов прекратить борьбу за свержение своих правящих классов, а вместо этого организовать с ними новые единые фронты: на Западе — антифашистский, а на Востоке — антияпонский. Понятно, что идея нового единого фронта в Китае пришла в голову Сталину не в ответ на обращение Кун Сянси: решения VII конгресса готовились заранее начиная с середины 1934 года, но они как нельзя лучше отражали двойственную политику кремлевского вождя в отношении Чан Кайши. Несмотря на нормализацию дипломатических отношений и продолжавшиеся переговоры между Москвой и Нанкином о разных пактах (то о ненападении, то о взаимопомощи), руководимый Сталиным VII конгресс дал ясно понять, что Коминтерн и КПК собираются строить единый антияпонский фронт в Китае с кем угодно, но только не с Чан Кайши и другими лидерами Гоминьдана!
