Понятно, что главным вопросом была выработка политики в отношении Японии. И 19 ноября Чан сам сделал доклад об этом, сформулировав следующий принцип: «Мы ни в коем случае не откажемся от борьбы за мир до тех пор, пока надежды на мир полностью не исчерпаны; мы ни в коем случае не будем бездумно призывать к самопожертвованию до тех пор, пока самопожертвование не станет нашим последним рубежом». Иными словами, он дал всем понять, что пока не отказывается от политики умиротворения японских агрессоров, но и не собирается капитулировать перед ними. Это заявление стало ответом на «три принципа» Хироты.
Во время выборов нового состава ЦИК Чан Кайши получил наибольшее число голосов, на втором месте оказался Ван Цзинвэй, а на третьем — Ху Ханьминь, который, правда, с июня 1935 года находился за границей. Но председателем Постоянного комитета ЦИК, по соглашению с Чаном, был все же избран именно Ху Ханьминь, старый оппонент Чан Кайши: перед лицом ползучей японской агрессии Чану нужно было объединить вокруг себя всех вождей Гоминьдана. Не случайно старый враг Чана, Ван Цзинвэй, получил другой ключевой пост — председателя Политсовета ЦИК, контролировавшего правительство. Сам же Чан стал единственным заместителем как председателя Постоянного комитета ЦИК, так и председателя Политсовета. Он демонстративно выразил желание, чтобы почтенный Ху как можно скорее вернулся на родину. По его распоряжению министр финансов Кун Сянси даже послал Ху Ханьминю 40 тысяч китайских долларов на дорожные расходы, так что в конце декабря Ху выехал из французского города Лиона на родину. Но по приезде в Кантон решительно отказался ехать дальше, в Нанкин, так как не хотел сотрудничать с Чан Кайши. Чан по этому поводу написал в дневнике: «До меня дошло, что Ханьминь ругает политику Ц<И>К и заявляет, что не приедет в Нанкин, люди полагают, что это горе, ну а что делать мне: промолчать или обрадоваться?»
Отсутствие Ху Ханьминя в Нанкине горем он, конечно, не считал, хотя и предпочел бы иметь этого врага рядом, чтобы контролировать. Забегая вперед скажем, что Ху так и не приехал в Нанкин, оставив пост председателя Постоянного комитета ЦИК вакантным, так как 9 мая 1936 года в семь часов вечера у него случился обширный инсульт, и через три дня этот известный соратник Сунь Ятсена скончался в возрасте пятидесяти семи лет.
Незадолго до того, весной 1936 года, на лечение в Европу вместе с женой вновь уехал Ван Цзинвэй, проведший полгода в госпитале. Пулю из его спины извлечь не удалось, и он страдал и физически, и морально.
Таким образом, оба оппонента Чана так и не смогли занять высшие посты в Гоминьдане. Был ли Чан причастен к смерти Ху и покушению на Ван Цзинвэя или ему просто сильно повезло, неизвестно; биографы Чана не верят в его виновность, хотя и не имеют доказательств. Но то, что от устранения конкурентов он сильно выиграл, несомненно. Даже формально вся власть оказалась в его руках: ведь именно он был единственным заместителем и председателя Постоянного комитета ЦИК, и председателя Политсовета. После V съезда, в декабре 1935 года, он во второй раз встал и во главе Исполнительной палаты — вместо Ван Цзинвэя и Кун Сянси
[59]. На пост же министра иностранных дел вместо раненого Вана он назначил Чжан Цюня, своего близкого друга и соученика по Баодинской академии и японской школе «Симбу гакко».
В то время когда Чан Кайши был занят на съезде, хорошая новость пришла наконец из Советского Союза. 19 ноября заместитель наркома иностранных дел Борис Спиридонович Стомоняков, курировавший дальневосточные дела, сообщил Богомолову, что СССР согласен продавать Чану оружие. Еще через месяц, 14 декабря, Сталин через Стомонякова и Богомолова даже намекнул Чану, что готов обсудить с ним и секретный военный союз, но недвусмысленно поставил это в зависимость от отношений Гоминьдана с КПК: «Без реализации единого военного фронта войск Чан Кай-ши (так в тексте. — А. П.) с частями Красной армии Китая невозможна серьезная борьба против японской агрессии».
Кто бы говорил! Ведь это сами китайские коммунисты, исходя из политики Сталина, не желали единого фронта с Чаном! Похоже, Сталин старался вынудить Чан Кайши первым пойти на переговоры с коммунистами, несмотря на их открытую античанкайшистскую позицию. Иными словами, хотел, чтобы Чан капитулировал перед ним и КПК.
Чан давно понял, что надо вести переговоры не только с СССР, но и с КПК, хотя сам сдаваться не собирался: к капитуляции он хотел подтолкнуть коммунистов, находившихся на грани полного разгрома. Еще в ноябре 1935 года он стал наводить мосты с компартией Китая, дав секретное задание своему «кровному племяннику» Чэнь Лифу «провести переговоры как с китайскими коммунистами, так и с Советским Союзом». Чэнь Лифу через посредников смог связаться кое с кем из работников подпольных организаций КПК в Шанхае и Бэйпине, и его люди вступили с ними в переговоры. Одновременно, по просьбе Т. В. Суна, с шанхайскими коммунистами связалась Сун Цинлин.
А тем временем шансы Сталина на капитуляцию самого Чана неожиданно возросли. В декабре 1935 года по всему Китаю прокатилась волна антияпонских выступлений студенческой молодежи. Зародилась она в Бэйпине 9 декабря и вскоре охватила почти все крупные города страны. Толпы студентов повсеместно потребовали от Чана организовать сопротивление Японии, резко активизировались различные патриотические организации китайской интеллигенции. Чан оказался в тяжелом положении, и Сталин мог надеяться, что он станет податливее.
Но вождь Китая по-прежнему вел свою игру. 19 декабря 1935 года он вновь встретился с Богомоловым, чтобы найти компромисс в вопросе о китайской компартии. Он передал в Москву просьбу положить в основу китайско-советских отношений принципы, сформулированные в совместном коммюнике Сунь Ятсена и Иоффе 26 января 1923 года, в котором, как мы помним, прямо говорилось о том, что «в настоящее время коммунистический строй или даже советская система не могут быть введены в Китае» из-за отсутствия необходимых условий. Ход был хитрый, но Сталин не откликнулся на эту просьбу.
Тогда в рождественский день, 25 декабря, Чан Кайши послал Чэнь Лифу и заведующего орготделом ЦИК Гоминьдана Чжан Чуна с секретной миссией в СССР, но она закончилась безрезультатно: Чэнь и Чжан вернулись с полпути, так как Сталин не захотел с ними встречаться.
Но Чан не смирился. После Нового года он приказал другому доверенному человеку — Дэн Вэньи, организатору «Общества возрождения» (Фусиншэ), встретиться с Ван Мином, главой делегации КПК в Коминтерне. У Дэна с Ваном имелись гуаньси: в 1925–1927 годах они учились в одном Университете имени Сунь Ятсена в Москве, кстати, вместе с сыном Чан Кайши — Цзян Цзинго (Дэн под псевдонимом Зацепин, а Ван — Иван Андреевич Голубев).
Дэн, служивший в то время военным атташе посольства Китая в Москве, провел с Ваном три встречи — с 17 по 23 января. Он не скрывал, что послан Чаном, который «искренне» и «давно хочет вести переговоры с Красной армией». По его словам, Чан предлагал любую форму единого фронта: либо КПК опять вступит в Гоминьдан, либо будет продолжать существовать самостоятельно. Генералиссимус предлагал даже снабжать компартию боеприпасами, оружием и продовольствием, но просил ликвидировать советское правительство и реорганизовать Красную армию в Национально-революционную. При этом Дэн заметил, что Чан хочет послать его (Дэна) в Сычуань или Шэньси на встречу с руководителями ЦК КПК, но боится, «так как предварительно нет никакого согласия со стороны Красной армии».
