В тот же день Чан и Мэйлин присутствовали на военном параде в честь юбиляра. Прогремел салют из 21 орудия, и все присутствовавшие трижды поклонились Чану.
Кроме Мэйлин других родственников на банкете не было. Сестры Мэйлин находились в Нанкине. Свояк Чана, Кун Сянси, лежал в постели с высокой температурой, так что его жена Сун Айлин находилась при нем, а для Сун Цинлин, как мы помним, день рождения Чана был не только не праздником, но самым черным днем. Не было и детей: Цзинго, как мы знаем, находился в Свердловске, а младший сын Вэйго прямо накануне юбилея, 21 октября, по протекции генерала фон Рейхенау отправился получать военное образование в нацистскую Германию. Он отплыл из Шанхая на немецком океанском лайнере «Потсдам» и должен был осуществить то, что не удалось самому Чану: посетить Германию. По воспоминаниям Вэйго, Чан, отправляя его, сказал: «Китаю следует учиться у страны, которая сплочена и организованна, а не погрязла в безумной роскоши. Мы пока не можем расточительствовать… Германия единственная страна, у которой мы можем чему-нибудь научиться. Они могут дать нам основные знания, опираясь на которые мы разовьем наш собственный стиль: твердый и прочный». Вэйго поздравил отца телеграммой из Сингапура.
Самые большие торжества прошли в столице. Двести тысяч горожан во главе с главой правительства Линь Сэнем, собравшись на аэродроме, с восторгом следили за тем, как 35 аэропланов составили в небе два иероглифа: «чжун» и «чжэн» (как мы помним, Чжунчжэн было официальным именем Чана). К юбилею Чан Кайши по всему Китаю собирали деньги, чтобы купить новые самолеты, и к концу октября их было закуплено семьдесят два, а контракты по еще тридцати с лишним находились в стадии оформления.
Идея со сбором денег для покупки аэропланов принадлежала Сун Мэйлин, которая была фанаткой самолетов. Благодарный муж по рекомендации Дональда назначил ее вскоре, 9 ноября 1936 года, главой правительственного комитета по авиации. Это был мудрый шаг. Ведь своего самолетостроения в Китае не было, и от главы комитета требовалось в основном умение вести переговоры с западными партнерами. И вот здесь-то очаровательная Сун, свободно изъяснявшаяся по-английски, могла в самом деле принести большую пользу.
Между тем 31 октября Чжан Сюэлян, несмотря на день рождения Чана, опять завел с ним неприятный разговор о необходимости единого фронта с КПК. Присутствовавший при разговоре маршал Фэн Юйсян поддержал его. Но Чан, как всегда, разозлился и наговорил им много обидных слов. «Если говорить о войсках Северо-Восточной армии в Сиани, то их дух и дисциплина подорваны пропагандой коммунистических бандитов, — записал он в тот день в дневнике. — У Ханьцина (величальное имя Чжан Сюэляна. — А. П.) нет прочной основы».
Возможно, Чан считал, что он, как Конфуций, достигнув пятидесятилетнего возраста, «познал волю Неба» и потому во всем абсолютно прав и вникать в советы молодого и старого маршалов ему нет нужды. А зря! Лучше бы он брал пример с любимого ученика Конфуция — Цзы Лу (542–480 годы до н. э.), который, если верить Мэнцзы, всегда радовался, когда ему говорили, что он ошибается.
Часть IV PRO ЕТ CONTRA
Сианьское пленение
Между тем международная обстановка продолжала ухудшаться. В ноябре 1936 года Германия, которую Чан Кайши считал дружественной страной, подписала с Японией антикоминтерновский пакт
[63]. Против Китая он, конечно, направлен не был, но заложил основу для развития стратегического партнерства нацистов и японцев, тем более что за несколько месяцев до того немцы заключили торговый договор с Маньчжоу-Го, по существу признав ее «независимость». В том же ноябре 1936 года резко обострилась ситуация в провинции Суйюань, где монгольские ханы, подстрекаемые японцами, начали наступление на войска Чана. В китайском же обществе опять стало разворачиваться мощное антияпонское движение, ослаблявшее позиции Чан Кайши.
В этих условиях Чану надо было разгромить КПК как можно скорее, чтобы укрепить свое положение на переговорах со Сталиным. Как человек очень упрямый и авторитарный, Чан по-прежнему желал чувствовать себя победителем, чтобы в будущем диктовать и СССР, и поверженной китайской компартии свои условия. «Хитрые планы посла России и красных бандитов по-прежнему не меняются, их цель — не допустить моего самоусиления», — записал он в дневнике.
Между тем разочарованный Чжан Сюэлян, вернувшись в Сиань, встретился с Ян Хучэном, чтобы рассказать ему о неудачных переговорах с Чан Кайши и попросить совета.
Он чувствовал себя так, словно в Лояне его окатили холодной водой. В ушах звучали слова генералиссимуса: «Те, кто выступает за союз с большими предателями <коммунистами> — хуже, чем Инь Жугэн
[64]».
Генерал помолчал, а потом изрек такое, что вначале поразило Чжана, как удар молнии:
— В следующий раз, когда господин Чан приедет в Сиань, сделай то, что делали в древности, — бинцзянь.
Это означало «увещевание с помощью солдат». О бинцзянь или цянцзянь («увещевание с помощью силы») говорится в старинных комментариях к древней китайской летописи «Чуньцю» («Весна и осень»). Судя по комментариям, в VII веке до н. э. один из командиров царства Чу по имени Юй Цюань, двинув войска, арестовал правителя (Вэнь вана), чтобы вынудить того исправить свои ошибки. Никакого вреда главе государства он не желал, а будучи патриотом, просто прибег к последнему аргументу, пытаясь воздействовать на правителя. В знак преданности Вэнь вану он даже отрубил себе ногу, после чего правитель, устыдившись, исправил ошибки и даже повысил его в звании.
Конечно, ногу себе Чжан Сюэлян отрубать не хотел, но благородная идея бинцзяня запала в его душу.
Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, стал арест полицией Чан Кайши 23 ноября 1936 года в Шанхае семерых патриотов — организаторов Всекитайской ассоциации спасения родины. (Восьмым организатором была свояченица Чана, Сун Цинлин, но ее, конечно, арестовать никто не посмел.) Чжан был потрясен и 27 ноября написал письмо Чану, умоляя разрешить ему и его войскам участвовать в антияпонской борьбе, а для этого направить его армию в Суйюань. (Накануне он уже отправил одну из частей своей армии в эту провинцию, но без ведома Чана.)
3 декабря Чжан вновь полетел в Лоян — Чан собирал генералов и офицеров, чтобы обсудить ход шестой антикоммунистической кампании. Но, встретившись с Чаном, вновь не нашел с ним общего языка. Чжан Сюэлян умолял освободить патриотов, а Чан опять вспылил:
— Ты единственный во всей стране, кто видит вещи по-своему. Но я и есть революционное правительство! И то, что я делаю, и есть революция!
