Чан же в 10.30 утра был доставлен в Сиань, в штаб-квартиру Ян Хучэна, где, к его удивлению, был встречен не только Чжан Сюэляном и Ян Хучэном, но военным оркестром и почетным караулом. Чжан с Яном явно не желали ему вреда, действуя в строгом соответствии с традицией бинцзянь. Но Чан, как всегда, не способен был себя контролировать и начал истерично кричать на Чжана:
— Если ты еще мой подчиненный, немедленно освободи меня, если же ты не мой подчиненный, застрели меня!
Отвернувшись, Чжан проговорил:
— Да, вы действительно упрямы!
После этого Чан Кайши был посажен под домашний арест, а мятежники направили в ЦИК Гоминьдана, председателю нанкинского правительства Линь Сэню, а также другим государственным деятелям страны и редакциям различных газет открытое обращение, содержавшее восемь требований: реорганизация правительства на демократической основе, прекращение гражданской войны, освобождение семерых патриотов, арестованных в Шанхае, освобождение всех политзаключенных, развертывание массового патриотического движения, предоставление народным организациям политических свобод, выполнение завещания цзунли (Сунь Ятсена) и немедленный созыв конференции по спасению родины. Обращение было передано по телеграфу 12 декабря и на следующий день опубликовано в сианьской газете «Цзефан жибао» («Освобождение»). 12 же декабря маршал Чжан направил личные послания свояку Чана — второму человеку в правительстве Кун Сянси и жене генералиссимуса Мэйлин. Последнюю он постарался успокоить, заявив, что всего лишь «попросил господина Цзе <Чан Кайши> временно задержаться в Сиани».
А тем временем в городе начались дикие солдатские грабежи, не утихавшие три дня. Тон задавали военнослужащие Северо-Западной армии: почти все банки, в том числе главный банк Молодого маршала, склады и магазины были опустошены. Аналогичные погромы произошли в столице Ганьсу, городе Ланьчжоу, вотчине генерала Юй Сюэчжуна, поддержавшего мятеж. Как видно, революция никогда не обходится без грабежей.
Еще до ареста Чана, где-то между тремя часами ночи и пятью утра, Чжан Сюэлян отправил сверхсрочную телеграмму Мао Цзэдуну и Чжоу Эньлаю: «Действуя в интересах китайской нации и перспектив сопротивления Японии, невзирая ни на что, мы сегодня арестовали Чана для того, чтобы заставить его освободить патриотов, реорганизовать и объединить правительство. Что по этому поводу думают старшие братья? Ответьте скорее».
Получив телеграмму, лидеры компартии пришли в восторг. Все слова о едином фронте с Чан Кайши были моментально забыты. На массовом митинге коммунисты приняли «резолюцию, требовавшую “народного суда” над Чаном как над предателем; в городе <Баоани> происходило дикое ликование».
В 12 часов ночи 12 декабря Мао и Чжоу радировали Чжану ответ, сообщив, что в Сиань для «обсуждения большого плана» собирается выехать Чжоу Эньлай. А за 12 часов до того, в полдень, переправили телеграмму Чжан Сюэляна в Секретариат Исполкома Коминтерна.
Там ее получили и расшифровали только 13 декабря. Димитров тоже обрадовался. «Оптимистическая, благоприятная оценка Джан Сюэ-ляна (Чжан Сюэляна. — А. П.). Сов<етскому> Союзу нужно сдержанно относиться и умело реагировать на антисоветскую кампанию в связи с событиями в Сиане», — записал он в дневнике.
Но воодушевление Димитрова угасло после того, как утром 14 декабря он прочитал редакционную статью «Правды», в которой восстание Чжан Сюэляна объяснялось происками «прояпонских элементов в Китае», использующих «все средства для облегчения японскому империализму дела закабаления страны». Аналогичная мысль содержалась в «Известиях». Те же газеты опубликовали и заявление ТАСС, опровергавшее информацию японского агентства «Домей Цусин» о том, что Чжан Сюэлян якобы получает поддержку из СССР. Димитров понял, что такова позиция Сталина, который тоже получил сообщение о Сианьских событиях 13 декабря
[66]. Поэтому он сразу изменил свою точку зрения и созвал совещание, чтобы обсудить китайские дела с самыми доверенными лицами. А после этого послал письмо Сталину. В нем он взвалил вину за арест Чан Кайши не только на Чжан Сюэляна, но и на вождей ЦК КПК, явно пытаясь дистанцироваться от них: «Трудно себе представить, что Чжан Сюэлян предпринял свою авантюристическую акцию без согласования с ними или даже без их участия». В подтверждение этого он отправил Сталину еще и доклад одного из руководящих деятелей компартии.
Но Сталин, похоже, уже узнал о первой, радостной, реакции Димитрова на арест Чан Кайши. И был явно недоволен позицией руководства Коминтерна. Ведь казнь Чана неизбежно привела бы к усилению гражданской войны в Китае, сделав эту страну легкой добычей японского империализма, который в дальнейшем мог, опираясь на китайские ресурсы, нанести удар по СССР. Кроме того, Сталин понимал, что на место Чана мог прийти Ван Цзинвэй, а это ничего хорошего не сулило. Дело в том, что находившийся в Германии на лечении Ван встретился с Гитлером. О чем они говорили, Сталин не знал, но мог опасаться, что в случае прихода Вана к власти Китай мог вступить в антикоминтерновский союз.
Между тем эйфория в КПК по поводу ареста Чана не спадала. 15 декабря Политбюро ЦК китайской компартии обратилось к нанкинскому правительству и Гоминьдану с резким письмом, в котором заявило: «В отношении этих требований <сианьских мятежников> нельзя ничего сказать, кроме одобрения… Допустимо ли, чтобы патриоты и руководители Гоминьдана могли беспринципно подчиняться Чан Кай-ши (так в документе. — А. П.) и прояпонской группировке, которая угодничает перед Японией и угнетает народ… Если вы хотите отмежеваться от Чан Кайши и прояпонской группировки, вы должны проявить решимость и принять требования Чжан Сюэляна и Ян Хучэна — прекратить начавшуюся войну, снять Чан Кай-ши с поста и предать его народному суду». (Коммунистических вождей не смущал тот факт, что никакого снятия Чан Кайши «с поста» и предания его суду ни маршал Чжан, ни генерал Ян не требовали: достаточно было того, что они, коммунисты, этого хотели.)
В конце концов ситуацию удалось разрулить. 16 декабря Сталин в своем кабинете в Кремле обсудил ситуацию с Димитровым, секретарем Исполкома Коминтерна Дмитрием Захаровичем Манульским и четырьми членами Политбюро большевистской партии — Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым и Орджоникидзе. После этого в Центральный комитет компартии Китая полетела директива Секретариата Исполкома Коминтерна, обязывавшая китайских коммунистов выступить «решительно за мирное решение конфликта» на основе реорганизации правительства путем включения в него «нескольких представителей антияпонского движения, сторонников целостности и независимости Китая»; обеспечения «демократических прав китайского народа»; прекращения «политики уничтожения Красной армии» и установления «сотрудничества с ней в борьбе против японской агрессии»; а также установления «сотрудничества с теми государствами, которые сочувствуют освобождению китайского народа от наступления японского империализма <то есть с СССР>».
Эта шифротелеграмма пришла в Баоань то ли 17-го, то ли 18 декабря. Из-за возникших технических помех, однако, часть ее вообще не прошла. И только 20 декабря Мао Цзэдун смог прочитать ее полный текст. Но теперь это ничего не меняло: к тому времени и он, и другие вожди КПК уже смогли ознакомиться со статьей «Правды» и заявлением ТАСС, которые не оставляли сомнений в позиции Сталина и Коминтерна.
