Заседания длятся недолго. Во-первых, победители не скрывают своих аппетитов, что делает бессмысленным всякий диалог. Во-вторых, всем делегатам не терпится поскорее покончить с делами и окунуться в восхитительную светскую жизнь Вены. Этот европейский конгресс не имел себе равных в истории как по заявленным целям, уровню и числу участников, так и по окружавшей его атмосфере наслаждений. Тут были и тайные переговоры, и встречи в узком кругу, и неожиданные признания. Лакеи бегали с письмами и записочками. Обсуждение важных вопросов продолжалось и в неофициальной обстановке. Французский посол изощрялся, пуская окружающим пыль в глаза. Он, например, любил принимать посетителей в момент совершения туалета — кстати, в те времена это не считалось чем-то исключительным, — когда мыл ноги или когда над ним колдовал парикмахер. Талейран с удовлетворением узнал, что Изабе завален заказами на портреты. Многим льстило, что их будет писать художник, запечатлевший коронацию Наполеона. Его мастерская в квартале Леопольдштадт практически никогда не пустовала. Эти портреты — наглядное доказательство интереса к живописцу, уже приезжавшему в Вену в 1812 году. Но главное, что он появился здесь по совету Талейрана, который еще в 1810-м выбрал его, любимого художника бывшей императрицы, для обучения искусству акварели новой, то есть Марии-Луизы. Не последнюю роль в этом выборе сыграла способность Изабе слегка «омолаживать» свои модели на портретах, при этом не впадая в слишком откровенную лесть. Не обходилось и без щекотливых ситуаций. Так, во время роскошного ужина у Меттерниха папский нунций монсеньор Североли обратил внимание на то, что столовое серебро украшено гербом… Наполеона! Приглашенных было полторы сотни человек, и серебряной посуды — тарелок, супниц, блюд и приборов самой тонкой работы — хватило на всех. Как выяснилось, это был императорский сервиз — подарок французского императора тестю, принесшему в жертву «новую Ифигению», свою дочь Марию-Луизу. Князь де Линь, не удержавшись, шепнул тогда Меттерниху:
— Услуга за услугу!
Если вспомнить, что при австрийском дворе говорили по-французски, а французское слово service обозначает не только «услугу», но и «сервис», то станет понятен остроумный каламбур де Линя.
Впрочем, вторая супруга Наполеона теперь находилась поблизости, в Шёнбрунне, под присмотром, чтобы не сказать надзором, своего отца. Вместе с ней был ее сын, король Рима, прелестный синеглазый мальчик, которого гувернантки учили, когда к нему обращаются, приподнимать шляпу. Мария-Луиза продолжала хранить верность мужу, хотя ей было запрещено с ним видеться. В это же время в Вене находился и принц Евгений Богарне, сын Жозефины от первого брака и пасынок Наполеона. Его не приглашали ни в один дом. Император Франц откровенно его третировал. Король Баварии, русский царь и Меттерних попытались повлиять на Франца и немного смягчить его сердце, после чего принцу были оказаны некоторые почести, но почетного караула перед дверями его апартаментов так и не поставили, что было явным оскорблением. Евгения часто видели прогуливающимся с Александром I. Оба были в гражданском платье — царь потому, что ему казалось, что в таком виде удобнее обольщать дам, Евгений — потому, что понятия не имел, какую военную форму может носить. За Евгением по пятам ходила австрийская полиция; его подозревали в сговоре с Марией-Луизой и подготовке похищения Орленка — таким прозвищем наградили малолетнего сына Наполеона. Несчастного Евгения считали бонапартистским шпионом и коварным обманщиком. Все эти обвинения были абсолютно беспочвенными — он просто горевал по своему приемному отцу. Тем не менее в высшем обществе его избегали, и его фигура никогда не мелькала в нарядной многолюдной толпе господ в черных или синих фраках и дам в белых, бледно-голубых или розовых платьях. В шляпной лавке на площади Святого Михаила не осталось ни одной шляпы — раскупили все, включая самые дорогие. Между тем споры дипломатов продолжались. Судьба Польши уже решена, и теперь на повестке дня — Саксония. Ее правитель потерял часть территории, но Талейран радуется, что удалось спасти Дрезден и Лейпциг. Людовик XVIII пишет своему эмиссару: «С огромным удовольствием выражаю вам свое удовлетворение». Королю явно не нравился произвол, с каким на карту наносились новые границы, а Пруссия все ближе придвигалась к Майнцу. «Подобное соседство повредило бы будущему спокойствию Франции».
О том, что будет с Францией, на Конгрессе почти не говорят. В письме герцогине Курляндской, матери Доротеи, Талейран признается: «С балами все обстоит прекрасно, а вот дела, дорогой друг, идут плохо… Меттерних не может ни на что решиться и только виляет. Доротея чувствует себя хорошо; ей нравится в Вене».
Так проходит два месяца, но в политическом плане почти ничего не происходит. В отдельные дни возникает впечатление, что Конгресс способен всего за несколько часов расставить все точки над i, но уже назавтра выясняется, что принятые решения хромают не меньше самого Талейрана. Действительно, многие еще издалека узнают его по шаркающей походке, и ноября 1814 года дядюшка Доротеи пишет новое письмо: «У нас состоялось несколько встреч, но все они оказались безрезультатными; иного и ждать не приходится, пока не будут решены главные вопросы. Тем временем продолжаются разорительные празднества». Он и сам не прочь отдохнуть от забот за карточным столом — не считаясь с расходами. И потом, приходится приглядывать за Доротеей. Незадолго до приезда в Вену она рассталась со своим мужем и теперь окружена целой толпой воздыхателей. Узнав, кого именно Доротея избрала себе в любовники, Талейран проклял племянницу. Это 22-летний австрийский улан — тот, что входил в конвой, сопровождавший Наполеона из Фонтенбло перед отправкой на Эльбу, и бесстрашно вступил в схватку с разъяренными недругами императора. Иначе говоря, обворожительная племянница французского посла вступила в связь с офицером, спасшим жизнь Наполеону! Какие еще сюрпризы принесет этот «веселый» конгресс? Месяц спустя, 13 декабря, скончался князь де Линь — одна из крупнейших фигур австрийской политики. Он умер, как жил, истинным рыцарем: простудился, провожая до кареты даму и не накинув даже плаща, а ему ведь было уже 80 лет. Людовик XVI ласково называл его Шарло… Ушел человек, долго воплощавший образ галантной Европы и служивший ей верой и правдой.
3 января 1815 года стало для Талейрана важным днем. Его усилия наконец-то увенчались успехом — от лица Франции он заключил тайный договор с Австрией против Пруссии и России. Людовик XVIII будет доволен. К королю летит с нарочным письмо, разумеется, секретное: «Сир! Коалиция разрушена, и, полагаю, навсегда. С изоляцией Франции в Европе покончено, и Ваше Величество получает федеративную систему, добиться установления которой не помогли бы и пятьдесят лет переговоров».
Известность Изабе растет не по дням, а по часам. 21 января 1815 года «художник Талейрана» — так его теперь величают — руководит украшением собора Святого Стефана по случаю памятной мессы в честь Людовика XVI. В марте 1809-го французы совершили страшное святотатство — ворвались с оружием в руках в алтарь; во время второй наполеоновской оккупации вообще пострадало множество произведений искусства.
Инициатором этого мероприятия был Талейран, написавший Людовику XVIII, что не только все послы будут присутствовать на мессе, но и «самая изысканная публика обоих полов сочтет своим долгом явиться на нее. Пока не знаю, в какую сумму она обойдется, но это необходимый расход. Не будет упущена ни одна мелочь, способная подчеркнуть важность церемонии».
