Папа Штраус выступал в саду ресторана «У двух голубок»; успех у публики имел ошеломительный. Теперь он исполнял только собственные сочинения. Перечень произведений, написанных им в те годы, не только позволяет судить о его плодовитости, но и показывает нам, чем тогда жила Вена. Мы находим в нем вальс для исполнения в ресторане, с которым его связывал контракт; вальс, посвященный открытию нового танцевального зала и моста через Дунайский канал; вальс, написанный по случаю открытия карнавала. Сегодня мы вспоминаем об этих, в общем-то, малозначительных событиях только потому, что с ними связано появление новых сочинений Штрауса. Если Бетховен воспевал искусство войны, то Штраус-отец славил своей музыкой инженеров и строителей. 4 октября 1828 года этот невероятный человек, автор уже трех десятков композиций, исполнил вальс «Шперль-галоп», посвященный залу, в котором он выступал, привлекая толпы восхищенных зрителей. Владелец заведения Георг Шерцер потирал руки: для Штрауса любое городское новшество становилось поводом для сочинения очередного произведения. Его издатель также не мог пожаловаться на недостаток новых произведений. Косвенной «жертвой» подобной плодовитости Штрауса стал Фредерик Шопен, в то время живший в Вене. Никому не известный польский композитор принес свой первый вальс тому же издателю, что печатал партитуры Штрауса и пользовался наибольшим престижем. Бедному Шопену пришлось долго ждать ответа, о чем свидетельствует одно из его писем: «Хаслингер откладывает в сторону абсолютно все рукописи и печатает только Штрауса. Сегодня музыка Штрауса слышна из каждой шарманки». Не скрывая горечи, он добавляет: «Кажется, сегодня в Вене не осталось никого, способного слушать серьезную музыку. Люди утратили к ней вкус. Всех оглушили штраусы и ланнеры!» Слишком ранимый, Шопен, конечно, имел право на ошибку.
А что думал обо всем этом Рихард Вагнер, которому тогда шел двадцатый год? Проводя почти каждый вечер за столиком в «Шперле» (и, по своему обыкновению, забывая оплатить счет), он с наслаждением слушал вальсы. В 1831 году в Вене вспыхнула эпидемия холеры. Многие жители бросились прочь из города; многие, но не Вагнер, который боялся только кредиторов. Ему хотелось понять, в чем секрет этой музыки, пленившей венцев. Саксонский композитор вполне снисходительно относился к энтузиазму публики, способной перемещаться за любимым маэстро с одной площадки на другую, успевая за один вечер прослушать до шести концертов! «Никогда не забуду тот почти истеричный восторг, каким этот странный народ встречал каждое сочинение Штрауса, — пишет Вагнер. — При первых звуках нового вальса в жителей Вены как будто вселялся бес. Нисколько не сомневаюсь, что сладострастные содрогания вызывала в них именно музыка, а вовсе не вино; у меня голова шла кругом, когда я наблюдал, в какое неистовство приводила их музыка этого маэстро, этого волшебника». Вагнер абсолютно прав: это было чудо. Ворчуны и лицемеры окончательно проиграли. Вот что писала одна гамбургская газета: «Вена находится не только в Вене. Она — везде, где звучит музыка Штрауса».
Если Венский конгресс привлек в город множество любопытных бездельников, ловцов удачи и искательниц удачного замужества, то по пятам за вальсом в Вену устремились, ведомые как экономическими, так и социальными интересами, бумагопромышленники в наемных экипажах, сапожники и башмачники, музыкальные критики и журналисты. Город стал воистину музыкальной кузницей Европы. Вот как со своеобразным юмором о появлении в Вене Штрауса пишет хроникер лейпцигской газеты: «Кто бы мог подумать, что я увижу австрийского Наполеона? Но я его увидел — и прямо на поле битвы. Когда мы прибыли, он командовал сражением под Аустерлицем: поднимал кверху смычок, и скрипки по его сигналу приветствовали восход солнца. Все смотрели на него с обожанием. Вы, конечно, захотите задать мне вопрос: „На кого похож Иоганн Штраус?“ Если в Наполеоне было что-то от древнего римлянина, если Паганини поражал своим нездешним видом и словно источал лунный свет, то от маэстро Штрауса так и веет Африкой. Он черен как мавр; у него курчавая шевелюра, четко очерченный пухлый рот и вздернутый нос.
Не принадлежи он к белой расе, мог бы быть эфиопским негусом, этаким царем Бальтазаром. И ладан, который принес этот Бальтазар, опьянил наши чувства. Он повелевает живущими в нас демонами и делает это с помощью своих вальсов. Его музыку узнаёшь с первых нот. Штраус берет с места в карьер, и, пока музыка не обретет всю свою мощь, мы переживаем драматические мгновения: кавалер крепко прижимает к себе даму и оба прислушиваются, ловя нужный ритм. В течение нескольких секунд мы слышим горловые звуки, похожие на начало соловьиной трели, потом они затихают, и на нас обрушивается настоящий музыкальный вихрь, увлекающий танцующих за собой. Они переполнены неистовой радостью. Уже ничто не в силах их остановить, даже жаркое дыхание ветра, проносящегося из конца в конец зала и наводящего на мысли об африканской пустыне… Празднество длится за полночь, и, когда оно заканчивается, пары исчезают в темноте венских улиц и растворяются в ней со счастливым смехом».
О росте популярности Штрауса можно судить по смене его адресов: за десять лет, по мере того как росла его семья, он переезжал с квартиры на квартиру пять раз. Самая большая из них — так называемый Олений дом — расположена в доме 17 по Таборштрассе, куда Штраусы перебрались в 1834 году. В доме было 14 комнат, четыре передние, три кухни, две комнаты для прислуги, четыре входа и две лестницы. Маэстро один занимал целое крыло дома; он работал так интенсивно, что соседи прозвали его дом «музыкальной фабрикой». И эта «фабрика» работала исправно! 31 июля 1834 года в императорских садах Аугартен состоялось грандиозное празднество под названием «Венецианская ночь». Сад был украшен иллюминацией, воспроизводившей очертания Дворца дожей и колонн площади Святого Марка. «Ради такого случая, — вспоминает очевидец, — зажгли не меньше двух миллионов свечей; народу собралось примерно триста тысяч человек. Как будто и в самом деле Венеция перенеслась в Вену». Разумеется, на празднике играла музыка. На репетициях оркестра, которым дирижировал Штраус, присутствовали два его сына — Иоганн и Йозеф.
Штраус-отец был любвеобильным человеком. Он не только легко сочинял музыку — он еще и виртуозно обольщал женщин. Жительницы Вены теряли голову при одном взгляде на этого музыканта, во внешности которого было так мало «венского». За десять лет брака жена Анна родила ему шестерых детей, но этим его потомство не ограничивалось. Еще пятеро детей, в том числе сын по имени Иоганн, у него было от любовницы — модистки Эмилии Трампуш. Законная супруга, на многое закрывавшая глаза, этого стерпеть не могла. Соперницы — хорошо воспитанная, рассудительная Анна и легкомысленная, небескорыстная Эмилия — вступили в открытую войну, которая в 1843 году завершилась победой Эмилии. Иоганн Штраус порвал с женой, выделив ей весьма скромное содержание, которого едва хватало на заботу о детях. Вынужденный кормить две семьи, он работал как одержимый и объездил с концертами все европейские страны. Благодаря ему танцевальная музыка впервые пересекла государственные границы. Его называли «Моцартом вальса», «Бетховеном котильона» и «Шубертом галопа». Эти не слишком почтительные прозвища, тем не менее, красноречиво свидетельствовали о его бешеной популярности. Вместе с ним путешествовали его венские вальсы, которые мечтала танцевать вся Европа.
