– Его побои носили сексуальный подтекст?
– Нет, – судя по тону, Ральф был в этом убеждён. – Если бы это было так, кто мешал ему перешагнуть черту? Я слишком любил его. Чтобы он не делал, я ему сопротивляться бы не стал.
Откровенно говоря, я такой рабской зависимости никогда не понимала.
– Его жестокость была просто жестокостью, она вырывалась, как лава из жерла вулкана и какое-то время всё было хорошо, тихо и спокойно. Но я жил в постоянном страхе, что об этой стороне отношений узнает кто-нибудь из родственников, что они могут понять что-то не совсем так…
Ага, всё было невинно, но ты боялся.
– Я хотел быть таким, каким бы ему нравилось меня видеть – меньше похожим на него. Отца бесили мои сексуальные наклонности и… кого бы из родителей они не бесили. Это было как наркомания. Я часто не мог остановиться даже когда хотел этого. Иногда мне было уже всё равно с кем, когда и где – ощущения, новые ощущения, любой ценой. Такое моё поведение вызывало у близких, отца и брата, отторжение. Они пытались говорить со мной, запрещать, увещевать. Когда мои выходки переходили границы, отец срывался на очередные побои. Но чем больше он меня избивал, тем больше и чаще я этим занимался.
Я поморщилась.
– Да, сказка на ночь из драмы перерастает в эротическую исповедь?
– Я был бы благодарен, если бы пока воздерживалась от оценок, по крайней мере, вслух.
– Ладно. Но нимфомания, как и сатириазис, никогда не казались мне достойными симпатиями проявления личности.
– Мне тоже. Как тогда, так и сейчас, – с сарказмом отозвался Ральф. – Проблема в том, что от этого ничего не менялось.
– Хочешь сказать, что ты был настолько слабовольным, что не в состоянии был себя контролировать?
Ральф задержал на меня взгляд, чуть прищурившись:
– Не мог? Скорее, не хотел.
– Таким образом ты протестовал против того, как с тобой обходился твой отец?
– Протестовал? Это вряд ли. Протест был весьма в характере Винсента, а я… я просто не видел смысла отказываться от удовольствия. По моему глубокому убеждению, на тот момент, я никому не причинял вреда – одну только радость. Моими партнёрами были взрослые люди, мужчины – чаще, куда реже – женщины. Иногда мои ровесники-мальчики, но тут я оказывал им услугу.
– Приучая к противоестественным удовольствиям? Замечательная услуга. Но лучше я воздержусь от оценок, как ты и просил. Хотя, нет, оценю и выскажусь: ты с первого взгляда показался мне мутным. И не обманул ожиданий. Но сексуальный опыт у тебя действительно богатый, ты точно знал, что делал. Хотя впредь я, пожалуй, воздержусь от твоих «услуг».
В какой-то момент все эти подробности о давно исчерпавшихся, завершившихся до меня жизнях мне показались избыточными и излишними. Нет, слушать, конечно, было приятно. Голос у Ральфа был мягким, глубоким, сладким тенором. Зато информация, сообщённая этим сладким тенором, как-то была не к душе.
Нужно отдать ему должное, этот прозрачный лунный мальчик отлично чувствовал перемены настроения и легко, словно играючи, под ним подстраивался.
–Ты права, всё это кажется таким далёким и для тебя несущественным. Но для меня все эти люди дышали ещё вчера, а сегодня их давно нет. От всего этого в пору сойти с ума. И, кажется, я бы не прочь. Только разум, как и жизнь, не желает меня оставлять. Пока я говорю о них, я словно нахожусь в какой-то мере в прошлом. Это теперь единственное доступное мне чувство единение. Хотя тебя можно понять – тебя-то всё это мало касается. Извини, я просто увлёкся. Пожалуй, перейду к завершающей декаде моего повествования. Самой неприятной и болезненной его главе – главе под названием Снежана.
Речь пойдёт о моей сестре.
– Только не говори, что речь пойдёт об инцесте! – всплеснула я руками.
– Боюсь, что не смогу выполнить твоих пожеланий, Сандра. Потому что, увы и ах, но речь пойдёт именно об этом.
– На свете есть девиации, которым ты оказался не подвержен? – поморщилась я.
– На самом деле да – и много. Животных и детей я люблю чисто платонически, некрофилией и страстью к камням и деревьям также никогда не страдал.
– Не смешно, – заметила я.
– Согласен, – кивнул он. – Но, с твоего разрешения, я продолжу?
Я не возразила.
– Никогда не думал, что моя история завершилась тем, чем завершится. К своему оправданию могу только сказать, что не я начал всё это дерьмо.
– Твоя младшая сестрёнка оказалась порочней тебя? Что? Пошла вторым изданием Виргинии?
– Нет. Она не была похожа на мою мать. Совершенно. Но Снежана с детства отличалась от других кузин и на свою кроткую, нежную, такую правильную мать совершенно не походила.
– Видимо, в ней было больше крови твоего отца.
– Да. Она даже внешне походила на него больше. Хотя, когда оба твоих родителей блондины с тонкими чертами лица, говорить о схожести с кем-то из них сложнее. Нужно сказать, что Снежана всегда была в нашей семье всеобщей любимицей – самая младшая, к тому же девочка. Отец держался чуть отстранённо, со стороны это могло казаться холодностью, но на самом деле дистанция как раз из любви и проистекала. Будучи тем, кем мы есть, такими, какими есть, в некоторых случаях самое лучше, что такие, как он и я, могут сделать для любимых людей, это держаться от них подальше.
– Уверена, у любимых людей, принимая подобное решение, спрашивать вовсе не обязательно. Это лишнее.
– Чтобы любимые люди были вправе принять правильное решение, придётся рассказать им всю правду о себе. А на это требуется больше мужества, чем есть. Или было. Мать Снежаны была слишком занята бесконечно драматичными отношениями с её отцом, раскачиваясь на эмоциональных качелях – он то изменял и пил, то старался завязать со всем разом и каялся. Девочка росла в дикой роскоши, с ранних лет ощущая свою власть, с одной стороны мы потворствовали всем её желаниям, как бы компенсирую отсутствие внимания. К тому же, обладая острым умом и цепкой наблюдательностью, она обычно замечала куда больше сверстников и была далеко не так наивна и добра, как, например, та же Стелла, хоть последняя и была тремя годами старше.
Всё это и сформировало характер сестры, который был очень далеко от сахарного. Острая на язычок, язвительная и требовательная, она с самых ранних лет всегда твёрдо знала, чего хочет и шла к цели самым коротким путём.
– И в какой момент она захотела тебя?
– Думаю, что всерьёз она меня никогда и не хотела, – вздохнул Ральф. – По прихоти ли судьбы, по странному стечению обстоятельств, она была влюблена в одного из наших кузенов – Амадея.
– А в чём прихоть и стечение обстоятельств? – удивилась я.
– Ах, это?.. Забыл упомянуть: он был внуком того самого Винсента, в которого когда-то была влюблена моя мать.
– Красавец брюнет?
