Когда я вошел, Погода не спала. За все это время я ни разу не застал ее спящей. В обычных условиях сочленители вообще не нуждаются в сне, в самом худшем случае они могут на несколько часов отключить определенные функции мозга.
Она читала меня, словно открытую книгу.
– Что-то случилось, да?
И не говорите мне после этого, что сочленители не способны понимать выражение лица. То, что им такое умение не очень-то и нужно, еще не означает, что они забыли, как это делается.
– Я пытался вернуть двигатели на обычную крейсерскую тягу, – сказал я, присев на складной стул. – Но не успел дойти до двух десятых g, как увидел красные огни.
Погода задумалась всего на несколько мгновений, но для нее это, должно быть, равнялось многочасовому размышлению.
– Не похоже, чтобы ты увел двигатели в опасную зону во время погони.
– Так и есть. Прежде все было в порядке. Думаю, один из двигателей получил какое-то повреждение, когда Вулидж нас обстреливал. Внешних подтверждений я не видел, но…
– И не обязательно видеть. Внутреннее строение наших двигателей куда сложней и тоньше, чем обычно думают. Ударная волна могла повредить один из двигателей, особенно если соединительный узел – амортизирующее устройство – до этого успел потерять надежность.
– Такое могло произойти, – согласился я. – Лонжерон уже был перенапряжен.
– Вот тебе и объяснение. Внутри двигателя что-то сломалось или оказалось в опасной близости к поломке по оценке самого двигателя. Так или иначе, было бы самоубийством наращивать тягу выше нынешнего уровня.
– Погода, нам нужны оба двигателя, причем работающие на обычной мощности.
– Я догадалась.
– Ты можешь нам чем-нибудь помочь?
– Думаю, очень немногим.
– Но ты должна разбираться в двигателях, иначе не пригодилась бы Вулиджу.
– У Вулиджа двигатели не были повреждены, – терпеливо объяснила она.
– Понимаю. Но ты все же заставила его двигатели работать лучше. Неужели ничего не сможешь сделать для нас?
– Прямо отсюда – вообще ничего.
– Ну а если тебе разрешат подойти поближе к двигателям… это что-нибудь изменит?
– Трудно сказать, пока я нахожусь здесь. К тому же твой капитан ни за что не выпустит меня из этой каюты.
– А если выпустит?
– Я бы сделала это для себя.
– И это все, что ты можешь предложить?
– Ну, хорошо, может быть, я сделала бы это для тебя. – Она явно почувствовала себя неловко после таких слов, как будто нарушила какой-то глубоко личный код, до того момента остававшийся нетронутым. – Ты добр ко мне. Я знаю, Ван Несс зол на тебя из-за того, что ты пытался облегчить мне жизнь в этой клетке. Но тебе необходимо понять кое-что очень важное. Ты можешь заботиться обо мне, можешь даже думать, что я тебе нравлюсь. Но я не могу ответить тебе тем же. – Погода помолчала в нерешительности, слегка приоткрыв рот. – Ты ведь знаешь, что мы считаем вас примитивными. И не без причины. Те эмоции, которые я испытываю… то, что происходит в моей голове… это просто несопоставимо с тем, что ты мог бы назвать любовью, привязанностью или даже дружбой. Свести все к этим понятиям – все равно что…
Она запнулась и не смогла договорить.
– Все равно что принести жертву?
– Ты хорошо ко мне относился. Но я действительно чем-то похожа на погоду. Ты можешь восхищаться мной, даже по-своему любить, но я не в состоянии отплатить тебе любовью. Ты для меня как фотография. Я вижу тебя насквозь, рассматриваю под разными углами. Ты забавляешь меня. Но в тебе нет той глубины, что могла бы меня очаровать.
– Любовь – это больше, чем просто очарование. И ты сама сказала, что находишься на полпути к тому, чтобы снова стать человеком.
– Я сказала, что не могу больше быть сочленительницей. Но это еще не значит, что я когда-нибудь стану такой, как ты.
– А ты попытайся.
– Ты не понимаешь нас.
– Но хочу понять!
Погода плотно закрыла глаза:
– Давай не будем… забегать вперед, хорошо? Я только хотела оградить тебя от необязательной боли. Но если мы не заставим корабль лететь, как нам нужно, об этом ты будешь беспокоиться в последнюю очередь.
– Я знаю.
– Тогда, может быть, нам стоит вернуться к разговору о двигателях? Повторяю, все это ничего не будет значить, если Ван Несс не захочет мне доверять.
Мою щеку засаднило, как от сильной пощечины. С одной стороны, я понимал, что Погода желает мне только добра, пусть даже в самой резкой форме, и я отчасти готов был принять ее отказ. С другой стороны, теперь меня тянуло к ней еще больше, словно ее прямота только обострила мою страсть. Возможно, она была права, возможно, я сошел с ума, решив, что сочленительница способна на ответное чувство. Однако я помнил, как нежно она гладила мои пальцы, и хотел ее еще сильней.
– Я поговорю с Ван Нессом. Кажется, есть одна мелочь, которая убедит его рискнуть. А ты пока подумай, чем сможешь помочь нам.
– Это что, приказ, Иниго?
– Нет, – ответил я. – Никто тобой командовать не будет. Я дал тебе слово и не собираюсь его нарушать. И после того, что ты сказала, ничего не изменилось.
Она сидела, сжав губы, и рассматривала меня, словно я был запутанной логической головоломкой, которую необходимо разгадать. Я почти ощущал, как яростно работает ее мозг, – такое чувство, словно стоишь рядом с гудящей турбиной. Затем Погода чуть приподняла острый подбородок, так ничего и не сказав, но дав мне понять: если смогу убедить Ван Несса, она сделает все от нее зависящее, пусть даже это ничего нам не даст.
Капитан оказался более крепким орешком, чем мне представлялось. Я ожидал, что он сдастся, когда узнает о нашем непростом положении – что мы топчемся на месте и только Погода может все исправить. Но Ван Несс лишь разочарованно прищурился:
– До тебя так и не дошло? Это же ее хитрый трюк. Наши двигатели были в полном порядке, пока мы не взяли ее на корабль. И тут вдруг пошли вразнос, и оказывается, что только она способна помочь.
– Остается еще корабль, о котором говорила Вепс.
– Никакого корабля может и не быть на самом деле. Что, если это просто сбой сенсоров, галлюцинация, которую «Петриналь» видит по воле Погоды?
– Капитан…
– Это тоже сыграет ей на руку, неужели не понимаешь? Тот самый предлог, который заставит нас поступить, как ей надо.
Мы сидели в каюте капитана, за запертой дверью – я предупредил его, что нам нужно обсудить очень серьезный вопрос.
– Не думаю, что это ее рук дело, – спокойно сказал я, дав себе клятву лучше сдерживать норов, чем в прошлый раз. – Она слишком далеко от двигателей или сенсоров, чтобы психически воздействовать на них. Да к тому же мы ее держим в каюте, которая с самого начала была, по сути, клеткой Фарадея. Она считает, что один из двигателей был поврежден в перестрелке с «Василиском», и у меня нет причин ей не верить. Думаю, вы ошибаетесь насчет нее.
