– Мне и здесь неплохо, – ответил Ван Несс. – Иниго сказал, ты хочешь мне что-то сообщить. Это правда? Или просто уловка, чтобы влезть в мою голову и заставить меня думать и чувствовать то, что тебе самой захочется?
Она будто не услышала его слова.
– Я так понимаю, Иниго рассказал вам о двигателе.
– Рассказал, что ты его осмотрела и решила, что ничего не сможешь с ним сделать. Может, результат был бы другой, не надень мы на тебя ошейник?
– Вы намекаете, что я могла уничтожить двигатель и весь корабль? Нет, не думаю, что я бы так поступила. Если бы я захотела покончить с собой, то без труда сделала бы это с помощью ошейника. – Она оглянулась на меня. – Я могу дотянуться до Иниго и нажать кнопку раньше, чем нервный импульс дойдет от его мозга до руки. И он ничего не заметит, кроме серого пятна, после чего хлынет поток артериальной крови.
Я вспомнил, с какой быстротой Погода схватила меня за руку, и понял, что она не лжет.
– И почему же ты этого не сделала? – спросил Ван Несс.
– Потому что решила вам помочь, если это в моих силах. Пока не увидела двигатель… пока не подошла так близко, что почувствовала его излучение, я надеялась, что проблема пустяковая.
– Только это оказался не пустяк. Иниго сказал, что починить двигатель невозможно.
– Иниго правильно сказал. Неисправность можно устранить только с помощью технологий сочленителей. Но потом у меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, и я решила: пожалуй, я все-таки могу кое-что для вас сделать.
Я удивленно посмотрел на нее:
– Правда?
– Дай договорить, Иниго, – одернула она меня. – А потом мы вернемся к двигателю и я все объясню. Речь пойдет о вашей жене, капитан Ван Несс.
– Что ты можешь знать о моей жене? – гневно спросил Ван Несс.
– Больше, чем вы думаете. Потому что я тоже… была… сочленительницей.
– Как будто я этого не знаю.
– Мы появились на Марсе, капитан Ван Несс, и поначалу нас была лишь горстка. Я тогда еще не родилась, но с того момента, когда Галиана вывела нас в новое состояние сознания, нить воспоминаний не обрывалась. Теперь у нашего великого дерева много ветвей, во многих системах… Но мы несем в себе воспоминания о тех из нас, кто жил до того времени, когда семья раскололась на части. Я говорю не о том, что мы просто помним их имена, внешность и поступки. Нет, мы несем с собой в будущее их живые впечатления.
Погода проглотила что-то, застрявшее у нее в горле.
– Иногда мы почти ничего из этого не осознаем. Как будто огромное море общих переживаний плещется у берега сознания, но время от времени оно накатывает на нас, омывая печалью и радостью. Печалью – ибо это воспоминания умерших, все, что от них осталось. И радостью – ибо что-то все-таки сохранилось, и пока это происходит, они не могут быть мертвы окончательно, так ведь? Бывает, я ощущаю Ремонтуара, как он вдумчиво смотрит на что-то. Появляется дежавю, однако я понимаю, что не сама пережила это когда-то раньше. Воспоминания первых сочленителей мы все чувствуем особенно сильно.
– А моя жена? – спросил Ван Несс таким тоном, словно боялся услышать ответ.
– Ваша жена была лишь одной из многих кандидатов, вступивших в Транспросвещение в те трудные времена. Вы потеряли ее, а потом встретили еще раз, когда Коалиция захватила пленников. Вас огорчило, что она не ответила вам на человеческом уровне.
– Потому что вы у нее вырезали все человеческое, – сказал Ван Несс.
Погода спокойно покачала головой, не желая поддаваться раздражению:
– Нет, мы почти ничего не забрали. Проблема заключалась в том, что мы добавили слишком много и слишком быстро. Вот почему все вышло столь тяжело для нее и столь огорчительно для вас. Но так не должно было случиться. Меньше всего мы хотели испугать будущих кандидатов. Было бы намного лучше, если бы она проявила любовь и привязанность к вам, а потом позвала за собой в прекрасный новый мир, который перед ней открылся.
Казалось, что-то в ответе Погоды пригасило гнев Ван Несса.
– Это не сильно помогло мне и совсем не помогло моей жене.
– Я еще не закончила. В последний раз вы видели жену в лагере Коалиции. Вы посчитали – и считаете до сих пор, – что там она и окончила свои дни. Лишенное эмоций зомби, поселившееся в теле женщины, которую вы когда-то знали. Но все было иначе. Понимаете, она вернулась к нам.
– Я думал, что сочленители не возвращаются к своим, – вставил я.
– Тогда ситуация была другая. Шла война, и мы были рады каждому кандидату, даже тем, кто перенес разрушительную изоляцию от Транспросвещения. И жена Ван Несса была не такой, как я. Она не родилась сочленительницей. Глубина ее погружения в Транспросвещение не могла не остаться меньшей, чем у нас, купавшихся в информации с той поры, когда были еще эмбрионами.
– Ты лжешь, – сказал Ван Несс. – Моя жена умерла в плену у Коалиции, спустя три года после нашей встречи.
– Нет, – терпеливо объяснила Погода. – Она не умерла. Сочленители заняли Тихоплекс и возвратили всех пленных в Транспросвещение. Коалиции тогда сильно досталось, и она не могла допустить, чтобы пропаганда разнесла весть о потере такого важного подразделения. Поэтому они пошли на ложь и не сообщили о захвате Тихоплекса. Но на самом деле ваша жена была жива и здорова. – Погода невозмутимо смотрела на Ван Несса. – Теперь ее уже нет в живых, капитан. Хотелось бы сказать другое, но я надеюсь, что это не будет для вас потрясением, учитывая то, во что вы всегда верили.
– Когда она умерла?
– Спустя тридцать один год, в другой системе, при аварии одного из наших первых двигателей. Это случилось очень быстро и совершенно безболезненно.
– Зачем ты все это мне говоришь? Что это изменит для меня здесь и сейчас? Она все равно умерла. Она все равно стала одной из вас.
– Я рассказала, потому что ее воспоминания живут во мне, – ответила Погода. – Не буду утверждать, что они так же сильны, как воспоминания Ремонтуара, потому что к тому времени, когда мы приняли вашу жену, больше пяти тысяч кандидатов уже пополнили наши ряды. Ее голос был всего лишь одним из множества новых голосов. Но все они никогда не умолкали: время от времени они долетают до нас сквозь годы и мы слышим их.
– Еще раз спрашиваю: зачем ты мне это говоришь?
– У меня есть для вас сообщение от вашей жены. Она поместила его в коллективную память задолго до своей смерти, понимая, что оно навсегда останется частичкой общего знания сочленителей, даже если наше число возрастет и мы начнем разделяться. Она знала, что в будущем каждый сочленитель понесет в себе ее сообщение, даже изгой вроде меня. Оно может раствориться, но никогда не исчезнет полностью. И она верила, что вы все еще живы и что однажды на вашем пути может оказаться кто-нибудь из сочленителей.
После долгого молчания, Ван Несс спросил:
