Я следил взглядом за стрелкой, и тут раздался голос:
– Снова пришел к мертвецам, Ричард?
– Кто здесь? – Я резко обернулся. Голос казался смутно знакомым, но сразу его опознать я не сумел.
– Очередной призрак.
Этот уверенный, искушающий мужской голос мгновенно заставил заподозрить неладное – похищение, попытка убийства, тысяча возможностей. Впрочем, я быстро спохватился: к чему льстить себе? кому я нужен?
Из-за надгробий в двух рядах от метронома появилась человеческая фигура.
– Господи, – произнес я.
– Что, узнал?
Он улыбнулся, подходя ближе, такой же высокий и внушительный, каким я его помнил. С нашей последней встречи он избавился от бесовских рожек – подумаешь, биоинженерная финтифлюшка, – однако в его облике все еще ощущалось нечто сатанинское, быть может благодаря короткой, чуть заостренной книзу козлиной бородке, которую он успел отрастить.
Под его ногами клубилась пыль, и стало ясно, что он не симулякр и пришел вживую.
– Думал, ты мертв, Роланд.
– Ничего подобного, Ричард. – Он подступил вплотную, и мы обменялись рукопожатием. – Но было крайне важно, чтобы все поверили в мою смерть.
– Почему? – спросил я.
– Длинная история.
– Тогда начни с самого начала. Как-то не в твоем стиле, по-моему.
Роланд Чайлд положил ладонь на верхнюю грань надгробия моих родителей.
– Это лучшее, что я мог сделать. Другие варианты были еще помпезнее и гнуснее.
– Не меняй тему, Роланд. Что с тобой стряслось?
Он убрал ладонь, на камне остался влажный отпечаток.
– Я разыграл собственную смерть. Монумент Восьмидесяти – отличная маскировка. А с учетом того, сколь невообразимыми оказались последствия, и подавно. Сам я не смог бы все так ловко обстряпать, сколько бы ни пыжился.
Точнее не скажешь, подумалось мне. Последствия и вправду вышли невообразимыми.
Более полутора столетий назад компания исследователей во главе с Кэлвином Силвестом возродила из небытия старую идею насчет копирования сути живого человека в симулякра – компьютерную имитацию человека. Эта процедура, которую только предстояло досконально разработать, подразумевала, увы, гибель носителя сознания. Но все равно нашлись добровольцы, и мои родители одними из первых вписались в проект Кэлвина. Они предложили ученым политическое покровительство, когда могущественное лобби миксмастеров выступило против проекта, и едва ли не первыми согласились на сканирование.
Менее четырнадцати месяцев спустя их симулякры разрушились – тоже среди первых.
Воссоздание не представлялось возможным. Эта участь постигла большинство из Восьмидесяти, сегодня оставалась в живых лишь горстка первопроходцев.
– Ты наверняка ненавидишь Кэлвина, – сказал Чайлд, и в его голос вновь проскользнула искушающая нотка.
– Ты удивишься, если я скажу, что нет?
– Тогда почему ты так яростно набросился на его семью после трагедии?
– Ну, справедливое воздаяние никто не отменял. – Я отвернулся и пошел прочь от надгробия, гадая, последует ли Чайлд за мной.
– Честно, – признал он. – Но тебе самому нехило прилетело, верно?
Я стиснул зубы, замер у надгробия, походившего на чрезвычайно реалистичную скульптуру; кажется, это был забальзамированный труп.
– Что ты имеешь в виду?
– Разумеется, экспедицию на Ресургем, которую, как выяснилось, финансировал Дом Силвестов. У тебя были все основания в ней участвовать. В конце концов, ты же Ричард Свифт! Ты посвятил жизнь изучению мышления инопланетян. На борту всяко должно было найтись место для тебя, ты и сам это прекрасно знаешь.
– Все не так просто. – Я двинулся дальше. – Свободных мест было мало, экспедиция нуждалась в практиках – биологах, геологах и прочих специалистах. Когда список участников был составлен, стало понятно, что теоретиков-фантазеров вроде меня туда не втиснуть.
– То есть то обстоятельство, что ты взбесил Дом Силвестов, никак не сказалось на выборе? Да брось, Ричард.
Мы спустились по лестнице на нижний уровень памятника. Здесь потолок представлял собой причудливое зрелище – над головой клубились тучей, как бы прорастая одна в другую, уродливые металлические птицы. Вот и другие посетители идут стайкой в сопровождении служителей и целого роя миниатюрных летающих камер. Чайлд легко просочился сквозь группу; его провожали недовольными взглядами, но узнать никто не узнал, хотя пара человек в группе лично мне была знакома.
– Что тебе от меня нужно? – спросил я, когда мы вышли наружу.
– Скажем так, я забочусь о старом друге. Я за тобой приглядывал, и дураку было понятно, что непопадание в экспедицию стало для тебя страшным разочарованием. Повторюсь, ты ведь жизнь положил на изучение инопланетян. Даже брак спустил в унитаз, поглощенный работой. Как, кстати, звали твою жену?
Воспоминания о своем браке я похоронил настолько глубоко, что понадобилось изрядно напрячься, чтобы хоть что-то вспомнить.
– По-моему, Селестина.
– Потом у тебя было несколько интрижек, но все не дольше десятилетия. А десятилетия в этом городе, Ричард, пролетают незаметно.
– Не лезь в мою личную жизнь, – угрюмо проворчал я. – Эй, а где мой волантор? Я же припарковался вот тут!
– Я его отослал. Поедем на моем.
На месте моего волантора стоял другой аппарат – крупнее, кроваво-красного оттенка, изысканно отделанный под погребальный катафалк. Чайлд махнул рукой, и дверцы открылись, обнажив интерьер из золотистого плюша и четыре сиденья. Одно из сидений занимала темная кособокая фигура.
– Что происходит, Роланд?
– Я кое-что нашел. Кое-что удивительное, и тебе точно надо это узнать. Это вызов, по сравнению с которым все наши с тобой игры в молодости – сущий пустяк.
– Вызов?
– Я бы сказал, вопрос жизни и смерти.
Ему удалось разжечь мое любопытство, но я надеялся, что сумел этого не показать.
– Город следит. Будет зафиксировано, что я приходил к Монументу, а нас с тобой давно засекли здешние летающие камеры.
– Вот именно. – Чайлд дернул подбородком. – Значит, ты ничем не рискуешь, садясь в мой волантор.
– А если мне надоест твоя компания?
– Я не стану тебя удерживать, даю слово.
Ладно, почему бы не подыграть… Мы с Чайлдом заняли передние сиденья. Расположившись поудобнее, я повернулся к незнакомцу, сидевшему сзади, и вздрогнул от неожиданности, рассмотрев его получше.
Он был в кожаной куртке с высоким воротом, закрывавшим нижнюю часть лица, а верхняя пряталась в тени широких полей шляпы-хомбурга, надвинутой почти на глаза. Но и того, что я сумел различить, было достаточно, чтобы содрогнуться. Моему взору предстала красивая серебряная маска, выражавшая полнейшую безмятежность. Пустые глазницы отливали серебряным блеском, а тонкие губы, насколько я мог разглядеть, кривились в усмешке.
