– Выходит, если выберем одиннадцать, то сорвем куш? – Хирц протянула руку, явно собираясь нажать на нижнюю фигуру справа; с ее ростом она могла это сделать, не поднимаясь по ступенькам. – Надеюсь, другие испытания будут такими же элемен…
– Стой, торопыга! – Чайлд перехватил ее пальцы. – Давайте не будем спешить. Не нужно ничего трогать, пока все не согласятся. Договорились?
Хирц отдернула руку:
– Как скажешь.
Понадобилось всего несколько минут, чтобы остальные пришли к тому же выводу: одиннадцатигранная фигура выглядит наиболее предпочтительно. Селестина колебалась дольше других, долго изучала правую стойку, но в конце концов неуверенно кивнула.
– Я проявляю осторожность, не более того, – объяснила она. – Нельзя действовать наобум или по наитию. А вдруг здешние хозяева читали справа налево? Тогда правая сторона начинает последовательность, а левая ее завершает. А может, они мыслили диагонально или как-то еще?
Чайлд кивнул:
– Согласен, очевидный выбор вполне может оказаться неправильным. Совсем не исключено, что последовательность тут иная, для нас невообразимая, не укладывающаяся в нашу логику. Вот почему, кстати, я пригласил Селестину. Если кто и сумеет распознать все эти тонкости, то только она.
Селестина повернулась к нему:
– Прошу вас, Чайлд, не надо безоглядно верить в способности, которыми меня наделили жонглеры.
– Я и не верю, но порой обстоятельства вынуждают. – Он покосился на специалиста по проникновениям: Хирц по-прежнему пялилась на символы. – Что ж, твой ход.
Хирц прикоснулась к дверному косяку, полностью накрыла одиннадцатигранную фигуру ладонью.
После короткой, но отягощенной страхами паузы раздался щелчок, а пол внезапно завибрировал сильнее прежнего. Дверь медленно, величаво откатилась, открыв доступ в следующее темное помещение.
Мы переглянулись, исподтишка присматриваясь друг к другу.
Никаких изменений. Никто из нас не пострадал внезапно и жестоко.
– Форкерей, давай, – произнес Чайлд.
Ультранавт знал, что тот имеет ввиду. Он швырнул в дверной проем камеру-дрон и подождал несколько секунд, пока она снова не оказалась в его руках.
– Тоже металл, помещение немного меньше, пол вровень с дверью, значит мы поднимемся где-то на метр. В дальнем конце дверь, также с символами на косяках. В остальном пусто, сплошной голый металл.
– А что насчет обратной стороны первой двери? – спросил Чайлд. – Там что-нибудь изображено?
– Дрон ничего не видит.
– Ладно, побуду подопытной свинкой. Я пойду первым, а вы наблюдайте. Думаю, если даже дверь закроется, я сумею снова ее открыть. Аргайл говорил, что Шпиль не мешает тем, кто хочет уйти, при условии что они не попытались сначала пройти дальше.
– Сам вызвался, – буркнула Хирц. – Валяй, мы тут поторчим. Если дверь закроется, ждем минуту, потом пробуем открыть с нашей стороны.
Чайлд взошел по ступенькам, переступил порог. Помедлил, оглядываясь, обернулся к нам, взирая сверху вниз.
Дверь не шелохнулась.
– Видимо, она так и останется открытой. Кто со мной?
– Подожди, – остановил его я. – Пока мы все туда не забрались, давай разберемся со следующей загадкой. Зачем лезть в ловушку всей толпой? Вдруг мы не сумеем разгадать новые символы?
Чайлд пересек помещение и стал перед дальней стеной.
– Дельная мысль. Форкерей, транслируйте остальным картинку с моего визора.
– Готово.
Теперь мы видели то, что видел Чайлд, а его взгляд блуждал по дверным косякам. Новые значки тоже выстраивались в некую последовательность, но вот их очертания выглядели непривычно. Слева от двери были изображены по вертикали четыре загадочные фигуры. Каждая состояла из четырех прямоугольников различного размера, состыкованных в разных конфигурациях. Справа, когда Чайлд перевел взгляд туда, отыскались четыре похожих символа, и казалось, что они неотличимы от левых.
– Это явно не геометрическая прогрессия, – заметил Чайлд.
– Нет, – негромко, почти шепотом, ответила Селестина. – Больше смахивает на сохранение симметрии при разнообразных преобразованиях. Нижние три фигуры слева, если судить по правым аналогам, повернуты относительно целого числа прямых углов. Но верхние две фигуры отличаются. Это повернутые зеркальные отражения.
– То есть давим на верхнюю фигуру справа?
– Может быть. Или на левую верхнюю. Она тоже подходит.
– Умники, – процедила Хирц. – Вспомните, что мы успели выяснить. Кем бы ни были те уроды, что все это наворотили, читали они слева направо.
Чайлд поднес ладонь в перчатке к верхнему правому символу:
– Готов нажимать.
– Погоди. – Я быстро поднялся по ступенькам, пересек помещение и встал рядом с Чайлдом. – Негоже тебе оставаться тут одному.
В его взгляде, насколько я мог судить, проскользнула признательность. Никто другой не спешил к нам присоединиться. Интересно, повел бы я себя иначе, не будь мы с Роландом друзьями с детства?
– Давай, нажимай, – сказал я. – Даже если мы ошиблись, на этом этапе наказание вряд ли будет по-настоящему суровым.
Чайлд кивнул и надавил на выбранный символ.
Ничего.
– Получается, левый?..
– Попробуй. Какая уже разница – мы ведь точно ошиблись…
Чайлд послушно нажал на левый верхний символ.
Опять ничего.
Я стиснул зубы.
– Так. Будем нажимать поочередно все остальные? Ты готов?
Он посмотрел на меня и кивнул:
– Знаешь, я позвал Форкерея не просто за красивые глаза. Эти скафандры способны выдержать многое.
– Даже инопланетные фокусы?
– Вот и узнаем.
Чайлд положил ладонь на один из нижних символов.
Я внутренне сжался, не ведая, чего ожидать в наказание за преднамеренную ошибку. Может, у Шпиля какие-то свои оценки серьезности проступков и в нашем случае они неприменимы? Если уж логичный, с нашей точки зрения, выбор ни к чему не привел, надо ли наказывать за очевидно ошибочный?
Чайлд надавил на символ. Ничего.
– Есть идея. – К нам подошла Селестина. – Сдается мне, система не отреагирует ни положительно, ни отрицательно, пока все не соберутся в одном помещении.
– Проверяем, – коротко подытожила Хирц, вставая рядом.
Форкерей и Тринтиньян последовали ее примеру.
Когда доктор перешагнул порог, первая дверь – та, через которую мы вошли, – скользнула обратно. На тыльной ее стороне не было никаких значков. Форкерей сразу же попробовал открыть ее заново, но она не поддавалась.
