Они долго шли юго-западным курсом, пока не достигли рейсовых маршрутов южнее штилевого пояса, и по этому старинному пути, мимо Антильских и вдоль цепочки островов Флориды, добрались до самой Америки. Путешествие заняло восемь суток.
Мэри не покидало ощущение чуда. Страхи насчет морской болезни не оправдались. Ее поместили в отдельную каюту, маленькую, аккуратную, с удобной койкой. Каждое утро Мэри просыпалась с рассветом, получала на камбузе завтрак и кофе, забиралась с кофейной чашкой в шезлонг подальше от солнца и работала на планшете. Беседовала с коллегами в других частях света, набирала текст. Люди на экране, с которыми она говорила, иногда замечали, что волосы Мэри треплет ветер, и удивлялись, что она не у себя в цюрихском офисе. В остальном утро рабочего дня не отличалось от других таких же, Мэри делала перерыв, гуляя по главной палубе и глядя на синее море. Она отрывалась от работы, когда над головой планировали птицы или из воды, соревнуясь с кораблем, выпрыгивали дельфины. У других пассажиров были свои заботы, свой круг друзей, они не докучали ей, хотя за большим обеденным столом всегда находились желающие поддержать разговор. Другим пассажирам путешествие тоже нравилось. По желанию Мэри могла занять маленький столик и читать во время еды. Подняв голову, она минуту-другую окидывала взглядом говорящих, чтобы снова углубиться в книгу. Потом обратно на палубу. Соленый прохладный воздух, высокие облака совершенной формы, панорамные, роскошные закаты. Яркие многочисленные звезды по ночам. Мрачность ночного неба смягчал соленый запах моря. Вечер за вечером толстела новая луна, пока до сумеречного горизонта не пролегла серебристая дорожка, – небеса и вода, индиго и кобальтовая синь, а посреди – серебряный путь.
Красота! И работа тоже спорилась. Почему люди так одержимы скоростью? Почему каждый человек перед ней преклоняется?
Потому что человек подражает окружающим. Сначала никто не мог летать, потом могли все, если позволяли средства. Летать стало здорово. Правда, было тесно, как в автобусе. В нынешнее время соседи Мэри в самолете опускали шторки на иллюминаторах и продолжали полет, словно ехали в вагоне подземки, ни разу не взглянув на землю. Плывущая внизу на расстоянии десяти километров планета была им безразлична.
На восьмые сутки корабль вошел в гавань Нью-Йорка, гавань-мечту воображаемой столицы мира. Мэри сошла на берег в Гудзонском доке, взяла такси до вокзала Пенн-стейшн и села на поезд, идущий в западном направлении.
Допустим, этот кусок пути не так интересен. Но и сейчас она могла работать, дремать, смотреть в окно. Американцы наконец сподобились построить высокоскоростную магистраль, соединяющую восток и запад континента, поэтому Мэри прибыла в Сан-Франциско всего днем позже, пешком дошла до «Биг Тауэр» и поднялась на лифте на самый верх, где несколько лет назад встречалась с управляющими центробанков. Все путешествие заняло девять дней, каждый день она работала, как дома в Цюрихе, причем успела сделать больше обычного. Выброс углерода, согласно показаниям подаренного и настроенного Бобом Уортоном калькулятора, оказался таким же, каким был бы, не выезжай она из дома. Морской вояж оставил прекрасное впечатление. Мэри пересекла Атлантический океан! И теперь смотрела в панорамное окно «Биг Тауэр» на могучий клин Тихого океана. Уму непостижимо!
– Как глупы мы были, – сказала Мэри по-прежнему занимавшей пост главы Федеральной резервной системы Джейн Яблонски. Новый Президент США, напуганный массой перемен, заново утвердил ее в должности. Яблонски смотрела озадаченно, силясь понять, какую именно глупость Мэри имела в виду. Министр не стала уточнять. По крайней мере пока. Сначала надо выслушать соображения банкиров о текущих процессах.
Группа обсудила вопросы, которым успели присвоить нарицательные имена, – Великую жару, Самолетопад, Малую депрессию, Переходный период, Вмешательство, Период странностей, Супердепрессию. Мэри еще раз убедилась: если у мира есть хозяева, то перед ней сидят именно они. А может, она ошибается, и банкиры всего лишь пытаются угнаться за событиями, за обтекаемыми названиями упуская из виду систему как таковую. Менялся сам ход перемен.
И все-таки банкиры сохраняли еще много власти. В этом не приходилось сомневаться. Власть денег никто не отменял.
На этот раз они съехались обсудить первые годы жизни их детища – карбон-койна, эксперимента, который Боб Уортон в насмешку над Мэри назвал «Аве Мария». Встреча была похожа на ту, где обсуждалось индийское вмешательство, но в тот раз заседали климатологи, а сейчас – финансовые воротилы. Эти тоже распыляли в воздухе в виде эксперимента некое вещество – золотую пыльцу. Чего они добились?
Несколько часов все выслушивали доклады помощников. Реферат за рефератом, информация, спрессованная до плотности кристаллов. Потом настал черед посмотреть за большим столом друг другу в глаза, подвести итоги: получилось ли то, на что надеялись? Есть ли отдача?
Да. Нет. Возможно. Стандартные ответы на любой вопрос наших дней. И все-таки во многих отношениях отдача была. Банкиры говорили это друг дружке осторожно, обиняками. На лицах сидящих за этим, словно воспарившим над прекрасным городом, столом Мэри читала довольство, хотя и не без примеси нервной тревоги.
Собрание договорилось о следующем.
Новый карбон-койн послужил стимулом для множества краткосрочных инвестиций в проекты по улавливанию углерода и долгосрочных инвестиций в саму платежную единицу. Он побудил крупнейших владельцев залежей ископаемого топлива обменивать отказ от их добычи на кэш. Уголь превратился в кусок черной породы, приносящей доход без ее добычи. Были эмитированы и выплачены триллионы карбон-койнов, однако это не привело ни к инфляции, ни к дефляции, посрамив горе-теоретиков, и почти не повлияло на цены.
На некоторых биржах предпринимались попытки манипуляции стоимостью карбон-койна относительно курсов других валют. Некоторые спекулянты пытались сбить ее в надежде купить карбон-койны подешевле, чтобы потом продать подороже. Против таких игроков по мере надобности применялись методы, вынуждавшие их отказаться от затеи, что одновременно служило назиданием другим авантюристам. Центробанки взяли на вооружение меры, позволявшие строго карать непослушных. В одной статье их окрестили «финансовой гильотиной».
В качестве еще одного шага по изменению инвестиционного климата персонал банков подготовил для своих правительств законопроекты взаимосвязанных реформ, в том числе по жесткому валютному контролю, переводу всех денег из наличных в цифровую форму с отслеживанием через технологию блокчейна, наращиванию давления в пользу отказа от использования углеводородов за счет повышения налогов и ужесточения регулирования. Движение на этих фронтах набрало обороты.
– Все это хорошо, – подвела итог Мэри в конце дня. – А что вы могли бы сделать сверх того?
Банкиры уставились на нее.
– Сами и расскажите. Что вы предлагаете? И почему?
Мэри вздохнула. Банкиры никогда не станут инициаторами перемен. Консерватизм у них в крови, как у отдельных лиц, так и учреждений.
Мэри зачитала список, подготовленный Диком и Янус-Афиной. Объявить вне закона и устранить темные пулы ликвидности. Встроить существенное запаздывание в алгоритмы высокочастотного трейдинга. Обложить его таким налогом, который заставил бы трейдинг вернуться к нормальной скорости человеческой реакции. Рассчитать стоимость базовых нужд и бесплатно предоставить их малообеспеченным общинам.
