Конечно, я уже стара, но это состояние может отменить только смерть. Пока что у меня есть сегодняшний день и еще немного дней в придачу. Все, что было раньше, происходило будто не со мной, а с кем-то другим. Это как воспоминание о другой инкарнации. И о другом доме. Когда я покидала Дамаск, то посмотрела по сторонам и мысленно пообещала себе однажды вернуться. Дамаск не похож ни на один город мира, он стар, столицы древнее его на Земле нет, и это сразу чувствуется, улицы по ночам пахнут прошлым. Когда нас выпустили из лагеря, у меня появилась возможность вернуться. Я даже билет на самолет приобрела. Ехала в Клотен и думала: взгляну хоть одним глазком. Семья ехать не пожелала, а мне очень хотелось. Уже в Клотене произошло нечто странное – какой-то срыв. Кто это тут собрался возвращаться и для чего? Я попыталась сложить вместе все кусочки моей жизни, и у меня ничего не вышло. Получалось, что вернуться мечтал кто-то другой, а не я, либо прежняя я, кем я уже перестала быть. Жизнь в лагере день за похожим днем по крупице превратила меня в другого человека. В последнюю минуту перед посадкой я сказала себе «нет», села на поезд и вернулась в лагерь. Семья встретила меня с любопытством, они еще не поняли, что к ним приехала другая я. «Ты не заболела?» – спросили они. «Нет, все в порядке, – ответила я. – Просто расхотела возвращаться». Я и сама еще не разобралась. Как тогда объяснить это другим? Кто способен разгадать загадку своего истинного «я»?
Что ж, новая так новая. Старая и в то же время новая. Пытаюсь разобраться, что есть в новой, не совсем уже моей жизни. Весь день мы готовим еду – фиксированное меню для тех, кто заказал полный ужин, принимаем заказы на столики, иногда клиенты не приходят, однако к восьми-девяти вечера кафе обычно заполняется под завязку. Шесть столиков нетрудно обслужить. Все равно что пригласить гостей к себе домой, только вместо друзей здесь чужие люди. Хотя уже не совсем чужие. Можно сказать, знакомые. Кто-то приходит в первый раз, а кто-то уже бывал раньше. Этих мы всегда приветствуем улыбкой, и те, и другие часто заводят между собой разговоры. Швейцарский немецкий такой смешной язык, иногда бывает трудно не улыбаться. Он как звуки средневековой эпохи – стук топора, звон коровьих колокольчиков, гнусавые звуки альпийского рожка, шум камней, скатывающихся с величественных гор. Никакого сравнения с беглым птичьим клекотом арабского, было бы интересно послушать оба языка в одном помещении, но мы обычно в присутствии посетителей не говорим по-арабски, мы говорим на «верхнем немецком» – хохдойч. Нам отвечают на нем же – четко, с расстановкой. Мне сказали, что они говорят с сильным швейцарским акцентом, да только мои уши его не слышат, я обучалась стандартному немецкому языку. Этим наблюдением поделился турист из Берлина. «В Берлине, – сказал он, – вас бы приняли за швейцарку, вы говорите по-немецки очень хорошо, но со швейцарским акцентом. Если бы не цвет кожи. Ну, вы понимаете, о чем я». Я подтвердила, что понимаю, и улыбнулась.
Нам прибыло не денег (их не хватает), не свободы (мы все еще зарегистрированы как иностранцы), а достоинства. Достоинство, я думаю, такая вещь, которая нужна всем. После элементарных потребностей в пище и крове, как у животных, на первом месте стоит достоинство. Любой, чтобы быть человеком, в нем нуждается и его заслуживает. При этом в мире так много недостойного. Поэтому нам трудно. Мы видим изнанку мира. Достоинство приходит от других людей, оно – во взглядах, в одобрении. Если оно отсутствует, внутри копится злоба. С этим чувством я хорошо знакома. Злоба способна убивать. Молодые люди, которые что-то взрывают, злы, потому что лишены достоинства. А его можно получить только от других людей – задачка не из простых. То есть ты его, конечно, можешь заслуживать, но дают его только другие. Наши молодые люди злятся, потому что им отказывают в достоинстве, и идут что-нибудь крушить, однако чаще всего крушат шансы собственного народа.
Взять хотя бы китайцев. Китайские туристы рассказывали мне – разумеется, по-английски, – что целых сто лет их угнетали и унижали европейские страны. У них не было достоинства ни в одном уголке мира, даже у себя на родине. Кто бы мог сегодня такое вообразить? Сейчас китайцы – это сила, никто их не критикует. Они добились этого, постояв за себя, а не убивая чужаков без разбора. Убийства – это настолько неправильно, что я не могу даже выразить. Нет, если добиваться успеха, то надо поступать как китайцы. Может быть, Аравия с новым правительством изменится, войны прекратятся, а остаток потерпевших стран пойдут иным путем, заставив весь мир выказывать нам заслуженное уважение. Перемены потребуются во всех сферах, и проводить их должны молодые.
А тем временем мы вечер за вечером заполняем свое кафе. Я стала другим человеком, причем не в первый раз. Новая личность, которая тут расхаживает, не так уж плоха. К тому же кое-что у швейцарцев достойно восхищения. Они крайне пунктуальны – сначала даже смех разбирал, но что это как не уважение к другому человеку? Тем самым они как бы говорят: мое время такое же драгоценное, как ваше, и я не буду похищать его своим опозданием. Давайте условимся: мы все одинаково важны, поэтому из уважения друг к другу не должно быть никаких опозданий. Однажды все кафе сняла одна группа. По понедельникам у нас обычно выходной, но тут мы решили открыться, чтобы не создавать помехи для постоянных посетителей. Готовим, значит, стандартное меню, ничего сложного, просто все надо сделать как следует. Дочь выглянула за дверь и рассмеялась. «Посмотри, – говорит, – пригласили на восемь, а некоторые пришли без четверти и стоят за дверью, ждут до восьми. Вот увидишь, – она посмотрела на часы, – я права». Ровно в восемь – стук в дверь. Мы встретили гостей улыбками. Наверняка подумали, что мы немного поддали. То же самое на вокзалах. Я люблю наблюдать за часами на платформе. Перед временем отправления поезда выгляни в окно – и увидишь, что кондуктор тоже высунул голову из окна и смотрит на часы. Как только часы укажут время отправления с точностью до секунды, поезд вздрагивает и начинает движение. В этом вся Швейцария.
Местные жители согласятся нас принять, если нас не будет слишком много. Если будет слишком много, они, ясное дело, занервничают. Мне кажется, этим объясняется реакция Венгрии и других маленьких европейских стран. Да, люди живут там в достатке, но их всего несколько миллионов. Семь миллионов швейцарцев, а среди них – три миллиона иностранцев. Это очень много. Дело не только в национальном духе, но и в языке. В этом, мне кажется, вся суть. Представьте себе, что на всей Земле на вашем языке говорят всего пять миллионов человек. Это меньше населения крупного города. И тут приезжают еще пять миллионов, причем, чтобы понять друг друга, говорят на английском. Очень скоро по-английски заговорят ваши дети и все вокруг, а ваш родной язык потихоньку умрет. Огромная потеря, невосполнимая. Естественно, люди защищают свое наследие. Поэтому важнее всего выучить язык. Не английский, а местный, родной для тех, кто вас принял. Культура не так важна. Язык – великий объединитель. Если ты говоришь на их языке, как бы ты его ни коверкал, прочитаешь в их лицах желание помочь тебе. Они видят: ты тоже человек, а их язык очень трудный и непонятный, но ты не поленился. Швейцарцы к этому очень хорошо относятся. Языковые курсы бесплатные, к тому же они сами говорят на четырех языках и перемешивают их каждый день. Достаточно проехать по туннелю в деревню на другой стороне горы, и ты услышишь совершенно другой язык! Причудливый немецкий сменяется причудливым французским. Честно говоря, мы говорим по-немецки лучше многих швейцарцев, живущих от нас всего в двадцати километрах. Может, еще поэтому они так терпимы. Они друг друга за это вышучивают.
