В другие дни он бродил по тропинкам до кладбища на вершине Цюрихберга, где был похоронен Джеймс Джойс. На могиле стояла бронзовая статуя писателя в натуральную величину, сидящего и читающего бронзовую книгу через круглые бронзовые очки, что тонко подчеркивали его почти абсолютную близорукость; рука с бронзовой сигаретой локтем опиралась на бронзовое колено. Деревья-великаны Цюрихберга не имели подлеска, между ними можно было бесцельно бродить, протаптывая новые тропы. Вид на далекие Альпы с высоты был лучше, чем из города. Самые дальние пики, покрытые снегом, выглядели совершенно вертикальными, как картонные горы на заднике сцены. С макушки холма тропа, опоясывая склон, выводила на одну из круто спускающихся к центру города улиц. Этот путь вел мимо сарайчика Фрэнка, мимо домов с крохотными двориками, нередко с коллекциями лепных фигур. Например, крупная, отлитая из бетона обнаженная женщина, держащая в вытянутой руке зеленый моток шланга, чем-то напоминала непринужденных женщин из Тифенбруннена.
Или Сирин. Сирин и ее дочерей Эмне и Хибу. Ох, как он жалел о разлуке, своей неспособности остановить распад, наладить совместную жизнь! Фрэнк не решался о них даже думать. Такие мысли пробуждали жалость к себе. Одновременно он все еще не мог преодолеть навязчивое ощущение обиды. В его разуме что-то надломилось. Он хотел поправиться, но у него ничего не получалось. Хотел вернуться к работе с беженцами, но и это пришлось бы делать в другом центре, не том, где он повстречал Сирин с дочерьми. Центров вокруг Цюриха, конечно, было много, однако при первой же попытке возобновить работу он понимал, что она слишком сильно напоминает ему о катастрофе с Сирин. Лишний триггер. Путь место не то же самое, ну и что? Все эти места похожи друг на друга как две капли воды. Все дни были одним и тем же днем.
Вперед, к купальне Утоквай, где можно арендовать кабинку, переодеться, войти в озеро и не вылезать из воды, пока холод не загонит в угол все мысли и чувства. Потом выйти, принять душ и заказать «кафи фертиг», напиток, который действительно придает законченность
[11].
При этом Фрэнк неизменно держался в тени, всегда ощущал себя больным и надломленным. Вездесущие камеры наблюдения было невозможно не замечать. Разумеется, Джейкоба Залцмана никто не искал. Однажды кто-то опубликовал якобы полный перечень установленных в городе камер, но с тех пор появились более современные, миниатюрные устройства. Громоздкие оставили как напоминание, чтобы люди не расслаблялись, а непосредственное наблюдение вели маленькие. Обходить стороной большие камеры потеряло всякий смысл, теперь под наблюдением находились все и всегда. Возможно, за каждой живой душой следовал целый рой миниатюрных дронов. Надежда затаиться стала неосуществимой: слишком много народу, слишком много электроники – веская причина перестать бояться, что тебя активно ищут. У Фрэнка имелись документы и легенда. Если только внимание властей не привлекут какие-нибудь события периода его юности, опасаться было нечего. Собой прежним он перестал быть много лет назад. Шесть? Семь? Нет, девять.
Фрэнк носил шляпы и солнечные очки, отрастил бороду, иногда на прогулках вставлял в рот капу, разнообразил одежду. Перед камерами старался появляться в четырех не похожих друг на друга личинах. Пусть алгоритмы попробуют вычислить его истинный облик. Им приходилось следить за восемью миллиардами человек, Фрэнк не бросался в глаза. Так или иначе, выходить на улицу, бывать в городе все равно приходилось. Нельзя весь день сидеть дома; он несколько раз пытался – не получалось. Лучше уж сдохнуть.
Однажды Фрэнк прочитал объявление о встрече «Общества 2000 ватт». Разыскав в интернете нужную информацию, он решил прийти на встречу. Собрание проводилось в задней комнате маленького итальянского ресторана «Мамма Миа» с западной стороны центрального вокзала. К началу встречи в комнату набилось человек пятьдесят. Участники выглядели типичными швейцарцами, разве что богемного вида, да и то не слишком. Облик жителей Швейцарии исключительно нормален. Однако, поразмыслив, Фрэнк решил, что то же самое можно сказать практически о любой стране.
Собрание, естественно, началось вовремя, обсуждение повестки дня протекало оживленно и заняло мало времени. Фрэнк плохо знал немецкий язык, вдобавок участники говорили на швейцарском диалекте, поэтому он совершенно потерял нить разговора и лишь принимал задумчивый вид. Никто, похоже, на него внимания не обращал. После спокойных гортанных фраз нередко следовал смех. Заметив присутствие Фрэнка и других Ausländer
[12], хозяева быстро изложили суть происходящего на ломаном английском.
Фрэнку понравился дух собрания, не догматичный и не выспренний, просто люди собрались обсудить некий проект – нечто среднее между официальным заседанием и обсуждением плана попойки. Похоже на местный альпийский клуб. И действительно, когда Фрэнк спросил об этом, выяснилось, что многие состояли в обоих обществах. «Интересно, называются ли в немецком языке «партия» и «вечеринка» одним и тем же словом, как в английском, – подумал Фрэнк. – Похоже на то. Partei – это партия. А как насчет дня рожденья? Жаль, что не захватил с собой наушник-переводчик».
Вернувшись домой, он перечитал в интернете информацию об обществе. Движение зародилось в Базеле и Цюрихе около сорока лет назад. В основе его лежала мысль о том, что, если всю вырабатываемую в мире энергию разделить на численность населения земного шара, получится около 2000 ватт на человека. Члены общества решили не превышать этот уровень потребления в личной жизни и посмотреть, что получится.
2000 ватт должны покрывать питание, транспорт, отопление жилища и коммунальные услуги. Увидев расклад, Фрэнк сообразил, что его собственный образ жизни заметно скромнее предлагаемого обществом. Он невольно рассмеялся.
Жители Швейцарии в среднем использовали 5000 ватт. Обитатели остальных стран Европы – 6000. Граждане Китая – около 1500, Индии – 1000. США – 12 000. Его родная страна-левиафан объедала весь мир.
В Швейцарии текущие расходы энергии на жилище, включая отопление и горячую воду, составляли около 3500 ватт на одного человека. Плюс:
1100 ватт приходились на питание и «второстепенное потребление».
600 ватт уходило на электричество, в том числе питание холодильника.
500 ватт – на автомобильные поездки.
250 ватт – на воздушные путешествия.
150 ватт – на общественный транспорт (поезда, трамваи, подземку).
900 ватт – на общественную инфраструктуру (Фрэнк так и не понял, что под ней подразумевается; очевидно, библиотеки, вокзалы, канализация и тому подобные вещи).
Он задумался. Швейцарцы намеревались снизить уровень потребления энергии с 5000 до 2000 ватт на гражданина путем замены инфраструктуры на более энергосберегающую. Они подсчитали, что экономика при этом вырастет на 65 процентов, хотя люди хуже жить не станут. Никаких власяниц и вериг. Склад ума и образ жизни Франциска Ассизского никого не вдохновляли. Швейцария не монастырь, здесь жили солидные бюргеры, часовщики и сыроделы, над которыми посмеивался и которым завидовал весь остальной мир. Вообще-то большая загадка, каким образом Швейцария стала такой зажиточной страной. Некоторые все еще указывали на темное прошлое, наемников и гвардейцев, на банки, в которых держали деньги всяческие преступники, и так далее. Но вряд ли дело ограничивалось только этим. Химическая продукция, лекарства, инженерные системы, все мелочи жизни, до изготовления которых не было дела остальному миру, как, например, знаменитые швейцарские часы, хотя часов больше никто не носил, – страна постоянно изобретала что-то новое. Промышленное производство в Индии и Китае стало дешевле, чем в любом другом месте? Значит, надо придумать что-то новенькое или перейти на виды производства, требующие исключительно высокого качества. И так без конца, ведь для сельского хозяйства или обитания пригодны всего 35 процентов территории страны. Поразительно, да и только.
