А что, если это не ошибка? Что, если тебя взяли в заложники, чтобы заставить хоть раз вникнуть в реальное состояние или отчаянное положение другого человека, своей невыносимостью толкнувших его на безрассудный шаг? Что, если ты вдруг поймешь, что на его месте поступила бы точно так же? Если бы такая догадка по прошествии долгого времени с момента захвата в заложники пришла тебе в голову, ты бы по-новому оценила ситуацию, как-то изменилась бы, пусть не сразу. И такая перемена иногда единственно правильная реакция на случившееся.
Все, как всегда, зависело от конкретных обстоятельств. В подлинной стокгольмской истории, как прочитала Мэри, пара грабителей захватила в заложники трех женщин и одного мужчину, оказавшись с ними в западне в подземном хранилище банка. За неделю обе стороны сделали друг другу много уступок. К тому времени, когда все закончилось – а закончилась вся эта история мирно, преступники сдались, – у заложников к ним возникла определенная симпатия. Освобожденные отказались давать показания в суде против своих похитителей. Считалось, что синдром, названный по имени их города, затрагивает примерно десять процентов жертв похищений, причем, чем мягче ведут себя похитители во время в целом недружественного акта принудительного лишения свободы, тем чаще проявляется этот эффект. Чего тут непонятного?
Мэри прочитала также о «лимском синдроме», когда похитители настолько проникались симпатией к заложникам, что отпускали их на свободу.
А если оба синдрома произошли бы одновременно? Так наверняка иногда случается, возникает некая симметрия – два человека, оба страдающие от травмы различной тяжести, в момент крайнего напряжения признают друг в друге такого же бедолагу. Разве так не бывает?
О таких вещах нелегко судить, трудно расставить запутанные чувства по местам. Даже ложные ощущения воспринимаются реалистично. Многие психологи высказывали сомнения насчет реального существования «стокгольмского синдрома». Его так и не включили в диагностический справочник по психическим расстройствам. «Стокгольмский синдром» – не более чем порождение поп-психологии, выдумка журналистов, фикция.
Да, но… Все вероятное в конце концов случается. В моменты тяжелейшего стресса происходят загадочные явления. Не глупо ли наклеивать на них ярлыки, пытаться объяснить? Синдромы да и вся психология в целом – фигня на постном масле. Все всегда происходит в конкретный момент времени. К примеру, Мэри провела несколько напряженных часов на кухне с незнакомым мужчиной. Смахивает на неудачное свидание, которое чувствуешь себя обязанной довести до конца. Нет уж. Она не забыла пистолет, мгновение ужаса – мощный разряд страха запомнился на всю жизнь. И не простила. Никогда не забудет и не простит. Ничего подобного с ней прежде не случалось. Но ведь неповторимы все события.
В Цюрихе Мэри вышла на главном вокзале, пересекла по мосту реку до остановки трамвая и на «шестерке» поднялась вверх по холму к «Церкви Флунтерн». Доплелась по Хохштрассе до своего дома, вошла в подъезд. Телохранители ждали на улице, довольные ее появлением. Чувствуя себя опустошенной, Мэри поднялась по лестнице. Налила себе бокал белого вина со льдом и быстрыми глотками выпила до дна. Жизнь в одиночестве ей не нравилась, жизнь под надзором телохранителей тоже. Возможно, стоит пригласить их к себе домой, на улице холод. Однако в такие моменты Мэри ни с кем не хотелось разговаривать. Разговора не получилось бы, она пребывала в смятении чувств, начала бы огрызаться, даже стараясь сохранить вежливый тон. В итоге она решила принять душ и, все еще негодуя, легла в постель. Хорошо еще, что сон не заставил себя долго ждать.
Утром Мэри первым делом приехала в министерство и разобралась со срочными делами. Потом прочитала справку на молодого человека, подготовленную Бадимом. Фрэнк Мэй. Парень действительно пережил великую жару в Индии, правильно назвал наиболее сильно пострадавший район и тот факт, что работал там с гуманитарной миссией. На тот момент ему было двадцать два года. ДНК Фрэнка была обнаружена на полене, ставшем орудием убийства на берегу озера Маджоре. Скорее всего предъявят обвинение в неумышленном причинении смерти. Его, похоже, крепко прижали к стенке. Мэри вздохнула. Похищение по сравнению с этим мелочь, проблема, однако, в том, что возникал некий почерк, намекающий на рецидивизм. Значит, срок увеличат.
Мэри быстро проверила, где держат Фрэнка. В главной цюрихской тюрьме. Справившись по телефону о часах посещения и разрешении на встречу, Мэри пешком отправилась на остановку трамвая. По пути заглянула в небольшой магазинчик. Что обычно носят заключенным? Тут она вспомнила, что идет на встречу со своим похитителем, и решила ничего не покупать.
Тюрьма располагалась на Ротвандштрассе – Красностенной улице. Ближайшая трамвайная остановка – «Парадеплатц». Мэри вышла из вагона и прошлась по улице – никаких красных стен. Их могли перекрасить или просто сломать еще восемь веков назад. Тюрьму нельзя было с чем-то спутать – трехэтажное бетонное здание, занимающее целый квартал. Угрюмый официоз, высокие окна в глубоких амбразурах, явно не предназначенные для того, чтобы их открывали.
На входе Мэри предъявила документы. Был послан вызов, заключенный согласился на встречу. Ее отвели в большую комнату для свиданий. Сначала пришлось запереть в шкафчике телефон и прочие вещи, потом пройти через рамку рентгеновской установки, как в аэропорту. После этого охранник проводил ее по коридору через две двери, которые открывались и закрывались автоматически. Мэри пришло на ум сравнение со шлюзами на космической станции. Внутри здания атмосфера была не такой, как снаружи.
Другой вид, другие запахи. Швейцарцы всегда демонстрировали чувство стиля даже в наиболее официальных учреждениях, тюрьма не была исключением – полоса из синего ванчеса на стенах, большой зал со множеством отделенных друг от друга столов со стульями, растения в горшках по углам, копии скульптур Джакометти с типичными тянущимися к потолку фигурами. Здесь пахло озоном и властью. Центральный пост кругового наблюдения. На возвышении у двери, через которую впускали заключенных, два надзирателя за столом. Из нее вышел еще один, сопровождая худого мужчину, который ступал осторожно, словно испытывал боль.
Это он. Фрэнк взглянул на Мэри, смущенный ее появлением, слабо, неуверенно улыбнулся улыбкой страха, потупился. Указав на один из столиков, подошел к нему первым. Мэри опустилась на стул по другую сторону стола. Стол как преграда был очень кстати. Сопровождавший их надзиратель отошел в сторону поболтать с коллегами.
Мэри некоторое время молча смотрела на Фрэнка. После первого мимолетного взгляда, как если бы он хотел увериться, что перед ним именно Мэри, Фрэнк уже не отрывал глаз от стола. Он выглядел отрешенным. С того вечера в квартире еще больше похудел, хотя уже тогда был тощим.
– Почему вы пришли? – спросил он наконец.
– Не знаю. Наверное, хотела убедиться, что вы в тюрьме.
– А-а.
Длинная пауза. Почувствуй себя в моей шкуре – она не высказала эту мысль вслух, даже в уме едва коснулась ее. Теперь она в еще большей безопасности, чем прежде. Ее не застрелят на улице. Они поменялись ролями: Фрэнка держат взаперти против его воли, а Мэри свободна. И так далее. Да только все эти мысли не тянули на повод для визита в тюрьму.
