– И все равно нет никакого прогресса, – констатировала Мэри.
Чтобы был прогресс, надо преодолеть сопротивление, напомнили ей.
– Воистину, – согласилась Мэри. Они застряли в лабиринте, подхвачены лавиной, которая неудержимо несет их вниз, дальше точки невозврата. Министерство терпело поражение, проигрывая тем, кто очевидно не желал видеть, что ставкой в игре было выживание планеты.
Мэри спустилась к парку на берегу озера. Присев на скамью, посмотрела на статую Ганимеда, протягивающего руку к орлу, на белых лебедей, кружащих вокруг крохотной пристани в ожидании хлебных крошек. Прекрасные создания. Белые фигуры на черном фоне воды выглядели как гости из параллельной реальности. Не удивительно, что они отталкивают воду и солнечный свет, а может быть, даже светятся сами. Неземные существа.
Заходить сверху бесполезно. Парламентарии продажны. Раз не получается сверху, надо действовать снизу. Как смерч. Чьи это слова? Смерчи начинаются на поверхности, хотя в атмосфере должны сложиться благоприятные условия. Начать с народных масс. С молодых? Чтобы молодые не просто собирались на демонстрации, а меняли образ жизни? Селились вместе в маленьких домах, работали на «зеленых» рабочих местах в кооперативах и не ждали, что на них однажды прольется золотой дождь наподобие выигрыша в лотерею? Мир без единорогов, на спине везущих молодежь в рай, – не много ли она нафантазировала? Оккупировать офисы всех политиков, победивших на выборах с помощью «углеродных» денег и голосовавших за ограничение сокращения выбросов одним процентом? Устроить мятеж-забастовку?
Почему план действий снизу не вырисовывается? Из-за ее собственной некомпетентности или потому, что такова реальность?
Перед ней вырос Бадим.
– Не против, если я присоединюсь?
– Нет. Присаживайся. – Мэри похлопала по месту на скамье рядом с собой. Наверное, спросил у телохранителей, где ее найти. Неприятная мысль, однако Мэри была рада появлению коллеги.
Бадим уселся на скамье, охватил взглядом красивый вид.
– Кем, говоришь, был Ганимед? – спросил он, кивнув на статую.
– Кажется, одним из любовников Зевса.
– Гомик?
– Древние греки мыслили другими категориями.
– Пожалуй. Зевс, помнится, любил насиловать своих любовников?
– Не всех, лишь некоторых, если я не ошибаюсь. Трудно сказать. В ирландских школах эту тему не проходят. Как насчет индийских?
– Я вырос в Непале. Тоже нет. Греческую мифологию у нас не преподавали.
– А индуистскую? Там ведь есть шаловливые божества?
– Еще сколько! Хотя я в этом особо не разбираюсь, боги и богини были для нас как семья, дальние родственники. Героические, благородные. Горделивые, глупые. Невольно задумываешься, какими были те люди, что пересказывали друг другу столь скучные истории – ни дать ни взять мюзиклы Болливуда. Бесконечная мелодрама. Я ими никогда не интересовался.
– А что тебя интересовало?
– Механизмы. Я хотел, чтобы мой город был похож на западный. Был чистым, удобным, полным сверкающих зданий и трамваев. С подвесной канатной дорогой. Каждый день по дороге в школу мне приходилось сначала подниматься в гору на четыреста метров, потом спускаться. Поэтому я желал жить в месте, похожем на Цюрих. Переселиться из прошлого в настоящее. У меня было такое чувство, словно я застрял во временном тупике, в средневековье. В телевизоре показывали современный мир, но наш был не таким. Никаких туалетов и антибиотиков, люди постоянно мерли от элементарного поноса. Часто болели, быстро изнашивались и умирали, не дожив до старости. Я хотел все это преодолеть.
– Тебе повезло. Ты хотя бы чего-то хотел.
– Ну, не знаю. Жажда перемен способна сделать человека не менее несчастным. Я был несчастен. Бунтовал.
– Счастье слишком переоценивают. Разве человек бывает по-настоящему счастлив?
– Я считаю, что да. По крайней мере на первый взгляд. – Бадим жестом показал вокруг.
Цюрих солиден, красив. Но счастливы ли его жители? Трудно сказать. Швейцарское счастье выражалось приподнятием краешков губ, стуком пивной кружки о стол после затяжного глотка. Ух! Genau! Или неодобрительным взглядом из-под слегка нахмуренных бровей при редком столкновении с мелкими недостатками. Мэри нравились швейцарцы, их практичность. Сдержанные, солидные, не отвлекающиеся на фантазии люди. Разумеется, это стереотипы, и в части жизни, скрытой от всех, кроме самого себя, швейцарцы, несомненно, были мелодраматичны, как звезды оперы. Или звезды итальянских мыльных сериалов, если вспомнить еще одно клише. Пускаясь в размышления о социальных группах, люди не придумали ничего лучше кроме упрощенного коллективного образа, который при необходимости легко переделывался в образ врага.
– Трудно сказать, – повторила Мэри вслух. – Люди, у которых все есть, кому нечего желать, обречены. Счастье – когда ты чего-то хочешь и твой труд приближает тебя к цели.
– Главное – стремление?
– Да. Стремление к счастью и есть счастье.
– Значит, и мы должны быть счастливы!
– Верно, – грустно ответила Мэри. – Только если мы к чему-то приближаемся. Если ты к чему-то стремился, но намертво застрял, в этом нет никакого движения к цели. Это обыкновенный тупик.
Бадим кивнул, с любопытством поглядывая на статую.
Мэри показалось, что он явился не зря и сейчас скажет что-то важное, однако Бадим молчал. Министр некоторое время смотрела на него. В Непале подняли мятеж маоисты, убив за десять лет тринадцать тысяч человек. Одни скажут – много, другие – недостаточно.
– Я вижу, что люди не сидят сложа руки, – сказала Мэри. – Давос захватили, устроили богатым счастливчикам лагерь перевоспитания. В духе Че Гевары, но со всеми удобствами. Потом вдруг самолеты начали падать.
– Это не мы! – вскинулся Бадим.
– Не вы? Аварии напрочь подкосили авиатранспорт. Минус десять процентов выбросов за один день.
Бадим покачал головой, удивленный, что ей могла прийти в голову подобная мысль.
– Я бы на такое не пошел, Мэри. Задумай мы столь насильственную акцию, я бы сначала с тобой посоветовался. Нет, правда, мы такими делами не занимаемся.
– А якобы ЧП, происходящие с нефтяными магнатами?
– Мир велик, – уклончиво ответил Бадим.
«Ага, – подумала Мэри, – старается не подавать виду, что смутился».
– Ладно. Что ты хотел сегодня обсудить? Почему разыскал меня и пришел сюда?
Он посмотрел ей в глаза.
– У меня есть одна мысль. Хотел поделиться.
– Говори.
Бадим некоторое время смотрел на город, серый Цюрих.
– По-моему, нам нужна новая религия.
Мэри уставилась на него в недоумении.
