Вскоре из Эр-Рияда поступило известие: арабы уважают насущную необходимость декарбонизации мировой экономики и впредь намерены использовать свою нефть только для производства пластмасс и целей, не подразумевающих сжигание горючего. Аравийское правительство сразу же подало заявку в ККЦБ, Климатическую коалицию центральных банков, созданную незадолго до этого для управления эмиссией карбон-койнов, объявив немедленный полный переход на солнечную энергию и отказ от продажи нефти как топлива и запросив выплату компенсации недавно созданными ККЦБ карбон-койнами, которые получили прозвище «карбони». По текущей ставке один койн выплачивался за одну тонну связанного углерода; заявку арабов оценили в триллион карбони, что, согласно текущему курсу, соответствовало нескольким триллионам долларов США. Аравия в один миг превратилась в самую богатую страну мира – по крайней мере в плане банковских активов. Если текущий обменный курс валют устоит, этот шаг обещал сделать их богаче, чем продажа углеводородов.
Немного помявшись, ККЦБ одобрила сделку, но в то же время поставила условие, что выплаты будут производиться по графику, отражающему производство и сжигание аравийской нефти в отжившей свое альтернативной реальности, увеличив и ускорив их в начальном периоде, чтобы поощрить Аравию за полезное начинание в интересах планеты и человечества. В то же время центробанки могли использовать стабильный поток доходов как леверидж, что немедленно и сделали. Они утвердили сделку и принялись за работу.
Резкий обвал предложения взвинтил цены на нефть и нефтяные фьючерсы. Нефть стала дефицитным товаром, а следовательно, подорожала, в итоге чистая возобновляемая энергия стала дешевле нефти с еще большим отрывом, чем прежде. Во всех странах в соответствии с новыми обязательствами по Парижскому соглашению, принятым на конференции по климату COP43, были введены новые углеродные налоги, которые к тому же должны были повышаться из года в год на определенный процент. Все ценовые сигналы теперь указывали на то, что возобновляемые источники энергии стали наиболее дешевыми повсюду в мире. Социальные издержки наконец-то были включены в стоимость ископаемого топлива, и старый лозунг «оставьте нефть под землей», много десятилетий вызывавший издевки нефтяных магнатов, вдруг предстал в виде очевидного выбора между тем, что прибыльно, и тем, что нет.
Вскоре после этого Бразилию охватили конвульсии очередного коррупционного скандала, который вызвал отставку и арест президента правого толка. За этим последовало триумфальное возвращение так называемых «пролуловских левых», взявших себе название «Чистая Бразилия» и обещающих очистить правительство от грязи, сделав его ответственным за весь народ, и по примеру Аравии покончить с продажей нефти. Новое правительство также обязалось охранять и приумножать тропические леса в бассейне Амазонки. За эту программу оно запросило в ККЦБ дополнительную компенсацию в карбон-койнах. Банкиры согласились. В итоге переговоров, в которых участвовала Ребекка Большая Лошадь, солидное количество карбони было передано непосредственно индейским племенам Амазонки, много веков способствовавшим связыванию углеводорода в девственном лесу. Этот новый акт климатической справедливости вместе с намеченными выплатами федеральному правительству Бразилии означал, что в оборот будут введены еще несколько триллионов карбон-койнов; экономисты-ортодоксы разных стран испугались, что стремительный приток новой валюты вызовет сильнейшую дефляцию. А может быть, инфляцию – макроэкономика больше не могла разобраться, в чем состоял конечный эффект количественного смягчения, ведь показатели последних пятидесяти лет можно было интерпретировать как угодно. Дебаты отчетливо показывали: макроэкономика – это идеология, схожая скорее с астрологией, чем с наукой, на что давно указывали представители других общественных дисциплин, однако экономисты научились игнорировать критику своего предмета и бросились оспаривать друг друга с ничуть не меньшим упорством. Некоторые из них утверждали, что карбон-койны не более чем заменители петро-долларов, которые извлекаются из-под земли, как кролики из цилиндра, и появляются на свет, только когда нефть добыта и продана. Какая разница, откуда их достают, из-под земли или из шляпы? Чем уж так отличаются петро-доллары от карбон-койнов, вопрошали экономисты.
Разница есть, возражали другие. Петро-доллары – реальная, уже существующая валюта, выплачиваемая за товар, превращенный в электроэнергию либо физическое перемещение, то есть конвертированная в экономическую деятельность. Карбон-койны, наоборот, создавались, чтобы ликвидировать производство электроэнергии и транспортные резервы и тем самым устранить их из валового мирового продукта. Вывод: петро-доллары наращивают ВМП, карбон-койны его истощают. Они функционально противоположны друг другу.
Третьи аргументировали: отсутствие выбросов углерода и даже вызванное этим сокращение ВМП устраняют трудно поддающийся учету, но реальный ущерб, наносимый биосфере, сокращают расходы на неизбежные смягчение и ликвидацию последствий, восстановление экологии и выплату неизбежных при сжигании углеводородов страховых компенсаций. Сравнительные издержки можно рассчитать, и, если это сделать, получается пшик, хоть в петро-долларах, хоть в карбон-койнах, весь этот спор – буря в стакане воды и в экономическом смысле не стоит выеденного яйца.
Итак, три варианта: огромное благо, страшная катастрофа или пустячное событие. Вот вам экономисты, пытающиеся объяснить крупнейшее экономическое событие своей жизни. Ну и наука! В разных странах мира (в том числе в Министерстве будущего) они тщились подсчитать прибыли и убытки события таким образом, чтобы воткнуть результат в некий сводный балансовый отчет, чтобы потом его отстаивать. Однако баланс не сходился без массы допущений, что в итоге превращало любой прогноз в идеологический манифест, отражающий прихоти и ценности его авторов. В ненаучную фантастику.
Иные указывали на то, что академический анализ и прогнозы издавна следовали этим принципам. В таком случае, утверждали эти люди, следует вернуться к основам. Реальная экономика заключается вот в чем: так как биосфера у человечества одна и здоровая биосфера абсолютно необходима для его существования, ее ценность представляет собой бесконечную и жизненно важную величину. Поэтому цена спасения биосферы и стоимость ее потери попросту несопоставимы. Макроэкономика давным-давно впала в заблуждение – может, столетие назад, а может, с самого рождения, – и теперь полностью проявила себя как псевдонаука, коей она всегда являлась.
В итоге никто не мог предсказать, как поведет себя глобальная экономика и что произойдет, если центральные банки выполнят свои обязательства по массовому вливанию и поддержке новых денег. Углеродное количественное смягчение или УКС обещало стать гигантским многовариантным экспериментом социального инжиниринга.
Волатильность так волатильность! А если говорить нефинансовым языком, то попросту непостоянство. Ситуация действительно была нестабильна. Но если вспомнить, то финансовые рынки прежних времен буквально обожали волатильность биржевых курсов, она позволяла финансистам делать деньги при любом раскладе: играя хоть в долгую, хоть в короткую – по любым позициям. Финансисты не профессора экономики, они спекулянты. Финансовый мир на закате капитализма кишел азартными игроками, но, что самое главное, играл роль казино, где эти игроки могли делать ставки. Хозяева казино никогда не проигрывали. Карбон-койны представляли собой наилучший вариант длинных позиций за всю историю. Почти абсолютную надежность. Так что в некотором роде бесшабашность этого периода шла инвесторам на пользу. Те, кто сыграл в короткую на ископаемом топливе и в долгую на чистых возобновляемых источниках, нажили большие состояния. А состояния, чтобы быть таковыми, нуждались в реинвестировании. Рост! Больше роста!
