Потом до нас дошли слухи, что окружной совет раздает деньги за удерживание углерода в почве. Учитывая состояние нашего участка, мы могли бы получать деньги за то, что и так бы делали, чтобы не протянуть ноги с голодухи, поэтому я сказала своему волу: «Ступай и зарегистрируй нас». Он, как всегда, топтался на месте и мычал, мол, пустая трата времени, ничего не выйдет. «Прекрати! – цыкнула я. – Или иди прямо сейчас, или я с тобой разведусь и всем расскажу, по какой причине». Муж пошел и внес нас в список.
Вскоре в деревню приехала специальная группа (они на час задержались на нашем участке), взяла образцы как эталон, чтобы потом сопоставить. Один из спецов посмотрел вокруг с таким выражением, что я сразу поняла: эталон получится низкий. Наша дочь, пока он работал, приставала с просьбами объяснить, что он делает. Спец взял немного земли, бросил ее в какой-то стакан, поболтал в воде и показал дочери, что, как только вода успокоилась, она почти сразу же снова стала чистой. Все крупинки и грязь осели на дно. «Надо добавить компоста, – посоветовал он. – Органика не тонет в воде. Я вижу, что ее в вашей почве мало». Дельный совет. С таким же успехом мы могли бы возделывать пол, покрытый линолеумом, или камень.
После этого я не отставала от мужа ни дня. Вести хозяйство с нулевой обработкой почвы – это здорово, да только для этого нужна собственно почва. Для чего требуется как следует ее перелопатить и перепахать – несколько лет каторжного труда при постоянной нехватке денег: я ужалась до последнего, чтобы отложить средства на соседский навоз и растительные отходы.
Кому говно, а кому золото, как говорится. Мы выдюжили. Я гоняла мужа, он гонял рабочих, мы посадили кое-какие деревья и многолетники, они стали давать урожай. Пережили засуху и наводнение, даже эти бедствия наш участок благодаря нашим преобразованиям перенес лучше, чем соседские. Все это без тракторов, химических удобрений, пестицидов, лишь старые добрые ядовитые растения, которые здесь всегда росли. Различные старинные методы. Я вела их учет, потому что они играли роль в подсчете углерода. Почти все, что мы выращивали, шло в пищу, кое-что продавали, вырученное вкладывали в улучшение почвы. Мой вол бурчал: «Где это слыхано, чтобы взращивать грязь?»
Наконец наступил момент, когда из далекой конторы вновь приехали спецы делать замеры уровня углерода. Как только я об этом услышала, явилась в окружную управу записаться. Вскоре к нам приехала проверять нашу почву новая группа, она, конечно, была в другом составе. Они расхаживали по участку, брали образцы, иногда с помощью инструмента, похожего на бур, каким роют ямы для столбов, иногда длинным винтовым шестом, напоминающим штопор. Образцы спецы относили в свой фургон, где у них была большая железная машина для расчетов.
Закончив проверку, они снова подошли к нам. «Молодцы, – сказали они. – У нас есть полномочия заплатить вам на месте, но, к вашему сведению, мы удержим одиннадцать процентов за нашу работу и ваши налоги. Если вы распишетесь здесь, что согласны, мы все оформим, не сходя с этого места».
Мой вол ощетинился. «Впервые слышу о таких отчислениях, – заявил он. – Что наше, то наше, заплатите, что должны, с остальным мы сами разберемся».
Спец тяжело вздохнул, оглянулся на коллег. «Не могу, – сказал он. – Правила для всех одинаковы. Если хотите получить свою долю, вы должны расписаться».
– Не буду, – уперся муж. – Я подам жалобу в округ.
– Нет! – выкрикнула я и оттащила мужа в сторону для разговора с глазу на глаз. Не хотела отчитывать его перед чужаками. Мы зашли за угол дома, я покрутила пальцем у него под носом.
– Или ты принимаешь сделку, или я с тобой разведусь. Мы столько вкалывали. Эти люди всегда забирают себе долю. Нам повезло, что они запросили всего одиннадцать процентов, могли бы сказать «пятьдесят», и мы бы все равно согласились! Не глупи, не то я с тобой разведусь, потом убью тебя и всем расскажу почему.
Вол раскинул мозгами и потопал обратно к спецам.
– Хорошо, – сказал муж. – Раз уж моя жена настаивает… Ей бывает трудно отказать.
Мы расписались в формуляре и только тут увидели, что нам дают.
– Двадцать три? – воскликнул муж. – Это ж курам на смех!
– Двадцать три карбон-койна, – поправил чужак. – Точнее, двадцать три и двадцать восемь сотых. По одному койну за тонну уловленного углерода. Что в пересчете на вашу валюту, если вы захотите получить оплату именно в ней, будет около… – Спец потрогал пальцами браслет на запястье. – По нынешнему обменному курсу получается около семидесяти тысяч. Семьдесят одна тысяча шестьсот восемьдесят.
Мы с мужем переглянулись. Это намного превышало то, что мы потратили за целый год. Где там – почти все наши расходы за два года.
– А это без одиннадцати процентов или с ними? – поинтересовался мой вол.
Я невольно рассмеялась. Смешной у меня муж.
81
Протокол тел. разговора, Мэри / Татьяна, закрытая линия. М в офисе, Т на тайной квартире, адрес неизвестен.
М: как дела?
Т: скучаю. А ты как? Больше не хочешь прятаться?
М: вряд ли кому-то нужно меня убивать. Моя смерть ничего не изменит.
Т: если бы.
М: чем занимаешься?
Т: работаю на удаленке. Даю советы нашей команде юристов.
М: что-нибудь интересное?
Т: ну, кое-что, кажется, работает.
М: что ты имеешь в виду?
Т: расчет на то, что супербогатые захотят откупиться, похоже, оправдался. По крайней мере большинство хотят.
М: из чего это видно?
Т: мы запустили пробный шар. Предложили: или пятьдесят гарантированных миллионов, или бесконечные судебные тяжбы и доставалово – хоть прячься, как я сейчас. Многие согласились на сделку.
М: а это законно? Смахивает на вымогательство.
Т: на то есть законные средства. Я просто объясняю на пальцах для простоты.
М: спасибо. То есть денежки в налоговый оазис они уже не переведут?
Т: оазисы мы укокошили. Самое лучшее в блокчейне по сравнению с фиатными деньгами в том, что мы точно знаем, где они находятся. Мест, где их можно спрятать, осталось совсем мало. А если все-таки прячут, то деньги фактически перестают быть деньгами. Ценность имеют только учтенные средства. Старые деньги превратились… не знаю, в дублоны? Что касается реальных денег, то нам хорошо известно, где они и откуда взялись.
М: а раньше разве было не так?
Т: нет. Помнишь наличные?
М: я до сих пор ими пользуюсь! Они ведь тоже сосчитаны.
Т: верно. Но, обернувшись несколько раз, наличные деньги становились безликими. Существовало множество путей отмывки денег, их невозможно было отследить. Теперь можно. Более того, только учет и делает деньги реальными. Прятать их больше негде, налоговых оазисов не осталось. Мы заблокировали последние, провели через ВТО дисквалификацию и все такое. Нет. Если ты частное лицо и хочешь сохранить богатство на современной финансовой арене, проще согласиться на стрижку капиталов, сохранить свои пятьдесят миллионов и помахать ручкой.
