Фредди благодаря своему юному возрасту пришёл в себя раньше других и сразу же пробрался к Гомеру.
– Ну, и что дальше? – сказал он, кивая на кричащую и притопывающую учительницу шестых классов. – Что будем с ней делать? Или так оставим?
– Она скоро вылечится, – сказал с уверенностью Гомер. – Сразу, как только расскажет эти стихи кому-нибудь ещё, кто их не знает… Так же, как это сделал я, когда прочёл их всем вам, а потом вы, когда передали ей…
– Значит, их надо передавать, как эстафетную палочку? – спросил Фредди. – И если передашь, то уже выздоровел?
– Да, выходит, так, – подтвердил Гомер. – Точно, как сказано в книжке.
Фредди с минуту подумал, а потом спросил:
– Слушай, а этот, кому она расскажет, должен будет ещё кому-нибудь рассказать, верно? А тот ещё… и ещё… Когда же это кончится?
– Наверно, никогда, Фредди, – со вздохом сказал Гомер. – Кто-нибудь обязательно должен декламировать.
Фредди печально покачал головой и снова повернулся в сторону несчастной учительницы шестых классов, которая только что с новой силой принялась читать стихи с самого начала. Послушав их некоторое время, Фредди сказал:
– Вот плохо, если стишок так и не уйдёт из нашего города. Будет всю жизнь ходить, как по кругу!
– Выходит, по-твоему, лучше, – спросил Гомер, – чтобы все жители Сентерберга без конца пели песенку про пончики? Так, что ли? И потом, – продолжал Гомер, – не забывай, что учительница сейчас собирается в отпуск, верно? Значит, мы должны… мы должны… Я придумал! Надо сделать так, чтобы, перед тем как сесть в поезд, она никому – ни одной душе! – не рассказала этих стихов. Ни на улице, ни на вокзале – нигде! А когда уж поезд тронется – пусть!.. Тогда наш город будет избавлен от этой болезни!
Мальчики тут же пошли по всему библиотечному залу, подымая усталых людей, помогая им надевать обувь и объясняя, что́ сейчас нужно делать.
Мэр города оказался, как всегда, на высоте и сразу же приступил к своим обязанностям. Ещё не зашнуровав до конца ботинки, он уже назначил Полномочный комитет в составе двух членов городского управления и начальника городской тюрьмы, чтобы сопровождать учительницу шестых классов до поезда и при этом оградить её от любых контактов с жителями города.
Вскоре все высыпали из библиотеки на улицу. Библиотекарша погасила люстру, которая всё ещё слегка покачивалась под потолком, и заперла дверь, так и оставив неубранным поле брани.
Машина, вызванная членами Полномочного комитета для доставки учительницы на поезд, уже поджидала у подъезда. Библиотекарша помогла усадить в автомобиль свою декламирующую подругу, втиснулась сама, и они умчались…
– Ой, дядюшка Одиссей! – воскликнул вдруг Гомер. – А ведь за кафе никто не присматривает уже больше часа!
– И правда, – ответил дядюшка Одиссей и с беспокойством поглядел вокруг. – Ты лучше сразу же беги туда. Ладно, Гомер? А я что-то не вижу здесь парикмахера и мэра. Нужно срочно сказать им пару слов… Зайду-ка я на минуточку в парикмахерскую… Ты идёшь со мной, Претт? – спросил он у начальника почты.
Миссис Претт нахмурилась, а за ней и всё многочисленное семейство почтаря, включая троюродную сестру его жены, и бедному Претту ничего не оставалось, как подчиниться воле большинства и отправиться домой во главе своего семейства.
Дядюшка Одиссей довольно бодро зашагал в парикмахерскую, а главное сопрано и все остальные, с трудом переставляя усталые ноги, разошлись постепенно по домам.
– Здорово нам повезло, Гомер, – сказал Фредди, – что эту книжку никто не взял почитать. А то бы мы до сих пор ещё пели про пончики!
Они с Гомером сидели уже за одним из столиков кафе, перед своими библиотечными книгами, в тех же позах, что и за несколько часов до этого. Сидели, как будто ничего не произошло, как будто не едет сейчас бедная учительница шестых классов в вагоне поезда и не передаёт, возможно в эту самую минуту, кому-то постороннему все свои сведения о кондукторе, о стоимости билетов и о том, как надлежит с этими билетами обращаться.
Гомер задумчиво кивнул в ответ на слова Фредди и ничего не сказал. Видимо, вспоминал недавние события.
– А как называется та книжка, которая нас вылечила? – спросил Фредди.
– Это рассказы Марка Твена, – ответил Гомер. – Знаешь, того самого, который написал «Тома Сойера», «Жизнь на Миссисипи» и ещё много чего.
– Да, – сказал Фредди. – Такие книжки всегда нужны. С ними нигде не пропадёшь. Чуть что случилось – открыл, прочитал, и, смотришь, опять всё в порядке… Слушай, Гомер, а как эти самые стихи?.. Ты помнишь? Я совсем забыл!
– Я тоже, Фредди, – сказал Гомер. – Это ведь особые стихи: их знаешь, только пока не расскажешь другому. А рассказал – и всё: сразу забываешь. Жалко, я не сообразил переписать их из книжки. Теперь жди, пока вернётся библиотекарша… Здравствуйте, шериф! – крикнул Гомер, потому что тот появился в дверях собственной персоной. – Где же вы были весь вечер?
Гомер вспомнил, что не видал сегодня шерифа ни поющим, ни танцующим, ни декламирующим.
– Ездил в главный город штата, – сказал шериф. – Вызывали на совещание… Голоден, как зверь! Как насчёт чашки кофе и хорошего кусочка яблочного пирога?
– Сейчас, шериф, – сказал Гомер. – Фредди, намели свежего кофе, а я займусь пирогом.
Мальчики зашли за прилавок и занялись хозяйственными делами. И вдруг оба они услышали – щёлк! – и от этого звука их волосы встали дыбом. Когда же мальчики повернулись, то увидели, что шериф стоит с открытым кошельком возле музыкальной машины, и лицо у него очень довольное, улыбающееся и фиолетового цвета.
– Какую вы поставили?! – заорал Гомер не своим голосом, выскакивая из-за прилавка.
– Эт-та… эт-та… она ссамая… – заикаясь и бледнея, сказал Фредди, вглядываясь в крепкую до безобразия и небьющуюся до отвращения пластинку, которую автоматические пальцы уже вытащили из общей кучи.
Но через секунду и Фредди, и Гомер вздохнули с облегчением и окрасились вместе с шерифом в мягкий розовый цвет, а автоматические пальцы быстро и бесшумно перевернули опасную пластинку другой стороной и опустили на диск.
– Ух ты, – сказал Фредди, – чуть-чуть опять не… Вот я перепугался.
Из музыкальной машины полилась весёлая, приятная мелодия.
– Какая масивая крузыка, – сказал шериф, с удовольствием покачивая головою в такт.
И тут послышались слова песни:
