Когда она открыла глаза, Джек смотрел на нее, склонившись так близко, что Элса подумала, что он сейчас ее поцелует, но он прошептал:
– Знаете, какая вы красивая?
Он явно шутил, и она бы рассмеялась, но не могла выдавить ни звука под его пристальным взглядом. Молчание сделалось неловким. Но Элса понятия не имела, что ей следует сказать.
Он вынес ее на берег, бережно опустил на траву и ушел. Элсу сотрясала внутренняя дрожь – и от собственной неловкости, и от его слов, и от чувств, которые внезапно на нее нахлынули.
Джек вернулся с яркой мексиканской шалью, набросил ее на плечи Элсе.
Затем открыл корзину и позвал детей, которые с готовностью примчались, мокрые – хоть отжимай.
Энт плюхнулся на траву рядом с Элсой. Она втащила сына под шаль.
Джек достал из корзины бутылки с кока-колой и тамале с фасолью, сыром и свининой в пряном соусе.
Это был лучший день за долгие годы, лучший с тех пор, как начались пыльные бури, и засуха, и Великая депрессия.
– Вызывает воспоминания, правда? – сказала Лореда позже, когда рощица и луг опустели, небо потемнело и замерцали первые звезды.
– О чем?
– О доме. Я словно слышу шум нашей ветряной мельницы.
Но это только вода ритмично билась о берег.
– Я скучаю по дому, – сказал Энт.
– Бабушка с дедушкой тоже по нам скучают, – отозвалась Элса. – Завтра мы им напишем, расскажем об этом чудесном дне. – Она посмотрела на Джека и добавила: – Спасибо.
Этот разговор казался до странности интимным, а может, все дело в том, как он смотрел на нее, в том, как она себя почувствовала под этим его взглядом. «Вы меня пугаете», – хотелось сказать Элсе, но это же смешно, да и какая разница? Это всего лишь один день, выходной.
– А теперь…
Ей не пришлось заканчивать предложение. Джек встал. Энт и Лореда тоже. Джек подсадил детей в кузов и открыл дверь кабины для Элсы.
Возвращаемся в лагерь. К реальной жизни.
Дорога домой длинная, пустая, петляющая. Элса мысленно снова и снова заводила разговор с Джеком, подбирала слова, но так и просидела всю дорогу молча, слишком растерянная для того, чтобы говорить. Нынешний день выдался какой-то… особенный, но что она об этом знает? Она боялась унизить себя, нафантазировав то, чего на самом деле нет.
У поворота в лагерь Уэлти Джек съехал на обочину. В желтом свете фар Элса смотрела, как он обходит машину, чтобы открыть ей дверцу.
Она спрыгнула из кабины, опершись о его руку.
– Я скоро поеду в Салинас. Буду убеждать рабочих организоваться в профсоюз. Может, доберусь до консервных заводов. Некоторое время меня здесь не будет. Так что…
– Почему вы мне это рассказываете?
– Я не хочу, чтобы вы подумали, будто я просто… сбежал. Я бы с вами так не поступил.
– Странно говорить такое женщине, которую вы едва знаете.
– Если вы заметили, я пытаюсь изменить это, Элса. Я хочу получше узнать вас. Если вы только дадите мне шанс.
– Вы меня пугаете.
– Я знаю, – ответил он, все еще держа ее за руку. – Землевладельцы боятся, жители города боятся, штат теряет огромные деньги, и люди в отчаянии. Ситуация нестабильная. Что-то назревает. В последний раз, когда разразился конфликт, погибли три организатора профсоюзов. Я не хочу навлечь и на вас угрозу.
Элса совсем не то имела в виду. Она боялась этого мужчину, боялась чувства, что пробудилось в ней, когда он смотрел на нее.
– А вы разве не организатор профсоюзов?
– Он самый.
И только тут она осознала, какой опасности он себя подвергает.
– Значит, не только мне нужно быть осторожной, правда?
Глава тридцатая
Все это длинное жаркое лето Элса и Лореда искали хоть какого-то заработка. Они не осмеливались оставить лагерь Уэлти, не хотели тратить пособие на бензин, поэтому брались за любую работу поблизости. В те дни, когда ничего не было, Элса хлопотала по хозяйству, спровадив детей в библиотеку, где миссис Квисдорф занимала их книгами и разными проектами. Оставив детей в безопасности библиотеки, Элса порой отправлялась в лагерь у канавы и сидела вместе с Джин у грязной воды или завязшего в грязи грузовика.
– Где он? – спросила Джин в особенно жаркий день в конце августа.
В такой нестерпимый зной вонь в лагере стояла чудовищная, ну и что с того. Женщины радовались, что могут провести немного времени вместе.
– Кто? – Элса сделала глоток едва теплого чая.
Джин посмотрела на Элсу особым, понятным обеим взглядом.
– Ты знаешь, о ком я.
– Джек, – ответила Элса. – Я стараюсь не думать о нем.
– Старайся лучше, – усмехнулась Джин. – Или просто признай, что он засел в твоих мыслях.
– Мне с мужчинами в прошлом не везло.
– Знаешь, в чем смысл, Элса? Прошлое прошло. Фьють – будто его и не было.
– Говорят, что те, кто не помнит своей истории, обречены повторять ее.
– И кто это говорит? Я такого никогда не слышала. Я бы сказала, те, кто держится за прошлое, упускают шанс на будущее.
Элса повернулась к подруге.
– Господи, Джин. Посмотри на меня. Я даже в лучшие годы – молодые, сытые, чистые – не была красивой. А теперь…
– Ах, Элса. У тебя о себе неправильное представление.
– Даже если это и так, что тут поделаешь. Слова, которые тебе говорят родители, и слова, которые тебе не говорит муж, становятся зеркалом, правда? Ты видишь себя такой, какой они видят тебя, и как бы далеко ты ни ушла, зеркало это всегда с тобой.
– Так разбей его, – сказала Джин.
– Как?
– Камнем.
Джин подалась к подруге и веско проговорила:
– Я тоже зеркало, Элса. Не забывай.
Хлопок созрел.
Новость разнеслась по лагерю Уэлти сухим сентябрьским днем. Воздушные белые пушинки парили над плантацией, поднимались в чистое голубое небо. Объявления на каждом домике и палатке приглашали всех завтра в шесть утра быть готовыми к сбору. Элса надела штаны, блузу с длинными рукавами и приготовила завтрак, потом разбудила детей. Сидя на кроватях, они молча ели горячую сладкую поленту. У Элсы сжималось сердце, когда она думала, что сегодня они будут собирать хлопок вместе с ней. Особенно ее тревожил Энт. Но они не стали устраивать дискуссию по этому поводу. В прошлом году они были такими наивными – Элса думала, что дети будут учиться, а она заработает достаточно, чтобы и прокормить, и одеть их, и дать им крышу над головой. Теперь-то она знала, что все это иллюзии. Они провели в штате достаточно времени и понимали: хлопок – это их хлеб насущный. Даже детям придется вкалывать на плантациях.
