И похоже, эта молитва, короткая как выстрел, достигла адресата. Я снова был пулей, вылетевшей из ствола моего АК. Я снова несся вперед, рассекая воздух, ввинчиваясь в него раскаленными боковинами, словно штопор в вязкую пробку. И я очень отчетливо видел цель — зеленый ребристый цилиндр, медленно вылетающий из раскрытой ладони «монолитовца».
Давно известно, что фанатики, облаченные в броню, не носят с собой наступательных гранат. Их оружие — оборонительные «эфки», так как экзоскелету практически не страшны осколки «рубашки» гранаты, взорвавшейся даже в десяти метрах от него.
Но сейчас был другой случай.
Пуля ударила точно в гранату, и та взорвалась рядом с головой «монолитовца». Когда рассеялся дым, я увидел жутковатую картину — живой танк стоял, подняв обрубок руки на уровень глаз, словно пытался рассмотреть, что же такое с ней произошло. Но это ему никак не удавалось — смотровое бронестекло расплющило и взрывом вдавило внутрь шлема, превратив в кашу его содержимое. И это самое содержимое, которому стало тесно в замкнутом пространстве, сейчас вылезло наружу неаппетитным с виду месивом, из которого свешивались на ниточках зрительных нервов окровавленные глазные яблоки.
«Монолитовец» постоял мгновение — и рухнул изуродованным лицом вниз. Но победу праздновать было рано — за ним показались еще несколько фигур в аналогичной броне. А мне просто необходима была секунда на то, чтобы сменить пустой магазин на полный…
— Быстрее! — дернул меня за плечо Шрам, и я потратил спасительную секунду с большей пользой для себя, нырнув в узкую щель между косяком и медленно открывающейся дверью. В которую снаружи тут же ударил шквал свинца.
— Закрывай, дебил! — заорал Шрам.
Вряд ли невидимый «дебил» услышал его вопль — наверно, сам догадался, что надо делать. Не завершив полный цикл открывания, дверь поехала назад, и ее неумолимому движению никоим образом не могли помешать бронированные пальцы, вцепившиеся снаружи в ее край.
Я невольно поморщился. Дверь, влажно чавкнув, встала на место. Под потолком шлюза загорелся аварийный красный свет, под которым четыре шевелящихся на полу окровавленных обрубка смотрелись еще более зловеще.
— Вот ведь гады какие упорные, — сказал Шрам. И непонятно к кому относились эти слова — к охранникам, которые не хотели открывать дверь, к «монолитовцам», преследующим нас до последнего, или к пальцам, которые настойчиво не желали умирать даже будучи отделенными от руки хозяина.
* * *
— Ну-с, рассказывайте, молодые люди, с чем пожаловали в мою скромную лабораторию?
Сахаров принял нас в своем личном кабинете, обставленном на удивление скромно. Письменный стол с двумя ноутбуками, практически похороненными под ворохом бумаг, стул на стальных ножках возле стола, забитый книгами стеллаж, два кресла возле него и висящая на стене между ними репродукция картины «Утро в сосновом лесу».
— Мы, наверно, порядочно навредили вам, профессор, — осторожно начал я. — Нарушили ваше перемирие с фанатиками.
— Не в вас дело, молодые люди, — покачал седой головой Сахаров. — Рано или поздно это должно было случиться. Если «Монолиту» удастся захватить Зону под свой контроль, вы думаете, истинные хозяева этой группировки потерпят у себя в тылу такую силу, как наша научная станция? Да никогда в жизни! У них полно своих ученых, и коллеги под боком, работающие в интересах вероятного противника, им абсолютно неинтересны. Так что после оккупации Зоны нам непременно предложат ее покинуть. Или не предложат, так как я и мои сотрудники знаем слишком много, и логичнее будет нас просто ликвидировать.
Профессор подошел к окну, за которым оранжевый закат нежно ласкал последними лучами солнца верхушки стройных берез. Качественная голограмма, только я все никак не мог взять в толк зачем она профессору? Тоскует по дому? Так уехал бы давно, тем более что его жизни угрожает действительно реальная опасность. Или, как настоящий капитан не может покинуть тонущий корабль, так и он не в силах бросить научную базу, которую создал мощью своего гения и талантом предпринимателя?
Что я и озвучил.
— Я буду защищать дело своих рук до последнего, — медленно произнес Сахаров. Впрочем, иного я и не ожидал от него услышать. — А вам, молодые люди, пора покинуть Зону, если хотите остаться в живых. Кстати, в память о ваших прежних заслугах перед наукой я, пожалуй, помогу вам выйти за Периметр…
— Нам в Припять надо, — сказал я во второй раз за сегодня. И вторично наткнулся на недоуменный взгляд.
— Тогда вам проще сразу выпить цианистого калия, — сказал Сахаров. — Могу продать дешево по знакомству, и мучиться не надо будет.
— Ценю ваш юмор, — кивнул я. — Но, тем не менее, я не шучу. Если позволите, мы б отсиделись у вас на базе до рассвета, отдохнули немного и попробовали бы с утра пораньше прорваться на восток.
Сахаров покачал головой.
— Это стопроцентное самоубийство даже с вашими способностями. Вас только что чуть не размазали по стене моей станции. Хотите, мы спустимся в отсек внешнего наблюдения? Мою базу оцепили двойным кольцом, и нетрудно догадаться, что с утра «Монолит» подгонит сюда что-нибудь посущественнее бронированной пехоты. И что будет дальше, одной Зоне известно. Штурм, осада, блокада — я не знаю, но в любом случае ни о каком вашем прорыве речи быть не может.
Мы переглянулись со Шрамом. Дело плохо. Похоже, мы сами себя загнали в ловушку.
— Но вам надо в Припять, — задумчиво продолжал Сахаров, словно разговаривая сам с собой. — В Припять… И наземный путь исключен, так как, если даже случится чудо, в укрепленный фанатиками город вам не попасть… В Припять…
Он замолчал, глядя в одну точку. Прошла минута, вторая…
— Профессор, — негромко позвал Шрам.
— Да-да, — встрепенулся Сахаров, отрываясь от своей голограммы, в которой вечер плавно перетекал в звездную ночь. — Простите, немного задумался, пытаясь решить вашу проблему. А может быть, и мою заодно. Понимаете ли, в общем-то давно уже не является секретом очевидный факт, что под Зоной имеется обширная сеть коммуникаций, прорытых еще во время постройки ЧАЭС. Это был единый комплекс секретных лабораторий по созданию новейшего психотронного и биологического оружия, и мощнейшая атомная станция обеспечивала его энергией. Естественно, для того чтобы этот комплекс невозможно было обнаружить со спутников, все ветви чернобыльского метро проложили под землей…
— Как вы сказали? — переспросил Шрам. — Метро?
— Именно, — кивнул профессор. — Все лаборатории Зоны соединены между собой тоннелями в единый комплекс, значительная часть которого в настоящее время законсервирована.
— И я даже догадываюсь почему, — проворчал наемник. — Мутанты?
— Не только, — сказал Сахаров, отходя от окна и устало опускаясь в кресло. — Если на поверхности Зоны мы имеем дело с довольно ограниченным видовым набором мутировавших организмов, то под землей совершенно точно находятся плоды биологических экспериментов. Что с ними стало и во что они превратились, я не имею ни малейшего понятия.
