1 октября 1974 года на залитом утренним светом бадминтонном корте снова показался высокий англичанин — и опять предложил встретиться. Почему же Бромхед внезапно решил возобновить контакт? Дело в том, что его собирались перебросить в Северную Ирландию, где ему предстояло проводить подпольные операции против ИРА. Через несколько месяцев он должен был покинуть Данию. «Времени оставалось немного. Поэтому я решил, что хватит тратить его попусту», — написал позднее Бромхед, и из его бойких слов явствует, что сам он прекрасно сознавал, что до этого просто терял время зря. Они условились встретиться в только что открывшемся отеле «САС», принадлежавшем «Скандинавским авиалиниям», куда никогда не заглядывали сотрудники советских миссий.
Когда Олег пришел, Бромхед уже ждал его за угловым столиком у барной стойки. Астерикс и Обеликс, парочка агентов ПЕТ, пришли еще раньше и сидели в противоположном конце бара, пытаясь прикинуться ветошью за пальмой в горшке.
«Олег, точный, как часы, вошел в бар ровно в час дня. Угол, который я выбрал, был освещен тускло, и Олег начал оглядываться по сторонам. Тогда, чтобы отвлечь его внимание от соглядатаев, я быстро вскочил на ноги. И он, улыбаясь знакомой улыбкой, двинулся ко мне».
Атмосфера моментально изменилась. «Я решил, что пора брать инициативу в свои руки, — вспоминал позднее Гордиевский. — Я твердо знал, чего хочу, и очень надеялся, что он наконец перейдет к делу. Его одолевали примерно такие же мысли». Бромхед сделал первый ход. Ведь МИ-6 поручило ему показать, что все это не пустые заигрывания: «Когда нам принесли напитки, я взял быка за рога».
— Вы — из КГБ. Нам известно, что вы работали в Первом главном управлении по линии «Н» — в самом секретном из всех ваших отделов, который управляет нелегалами по всему миру.
Гордиевский не стал скрывать, что удивлен.
— Вы готовы разговаривать с нами о том, что вам известно? Гордиевский ничего не ответил.
Бромхед продолжал наседать:
— Скажите, кто там у вас является заместителем резидента по работе со средствами массовой информации, кто отвечает за сбор данных для политической разведки и за курирование агентов?
Последовала пауза, а затем русский расплылся в широченной улыбке.
— Да я же.
Теперь настал черед Бромхеда удивляться.
«У меня в голове вертелась мысль — заговорить о мире во всем мире и так далее, но чутье подсказывало мне, что Олегу подобной ерундой зубы не заговоришь. И все равно все шло как-то слишком гладко! Моя подозрительность не позволяла мне воспринимать этого человека таким, каким он казался. Мое чутье подсказывало мне, что это удивительно приятный человек и я могу ему доверять. с другой стороны, моя выучка и опыт общения с кагэбэшниками отчаянно призывали меня к осторожности».
Еще один рубеж был перейден, и оба это понимали. «Внезапно мы сделались чуть ли не коллегами, — писал Гордиевский. — Наконец мы начали говорить просто, без обиняков».
Теперь Бромхед перешел к решающему вопросу:
— Вы готовы встретиться со мной без свидетелей в надежном месте?
Русский кивнул.
А потом сказал нечто такое, что как будто переключило вдруг невидимый светофор с желтого на зеленый:
— Никто не знает, что я сейчас встречаюсь здесь с вами.
После их первой встречи Олег проинформировал начальство и составил письменный отчет. На эту же встречу он разрешения не получал. Значит, если в КГБ узнают, что он снова контактировал с Бромхедом и сохранил это в тайне, он пропал. Сообщив МИ-6, что он никому ничего не говорил, он тем самым подавал совершенно четкий сигнал о том, что готов переметнуться к противникам — и вверяет им свою жизнь. Он перешел роковую черту.
«Это был важный шаг, — вспоминал позднее Гаскотт. — Это прозвучало так, как если бы мужчина, встречаясь с женщиной, сказал ей: „Моя жена не знает, что я здесь“». Гордиевский ощутил огромное облегчение и мощный выброс адреналина. Они с Бромхедом условились встретиться через три недели в баре на окраине города. Гордиевский ушел первым. Бромхед — немного погодя. Наконец, из-за кадки с пальмой вышла парочка датских шпионов.
Этап ухаживания завершился: отныне майор КГБ Гордиевский работал на МИ-6. Агент Санбим был активирован.
В одно очистительное мгновение в углу копенгагенского отеля соединились все элементы давно назревавшего бунта: это были и гнев на преступления отца, в которых тот так и не признался, и приятие самим Гордиевским тихого сопротивления матери и тайной бабушкиной веры в Бога, и ненависть к системе, внутри которой он вырос, и любовь к западным свободам, с которыми он познакомился позже, и яростное возмущение советскими репрессиями в Венгрии и Чехословакии и строительством Берлинской стены, и его ощущение собственной драматичной судьбы, чувство своего культурного превосходства и вера в лучшее будущее, ждущее Россию. Отныне Олегу Гордиевскому предстояло вести две разные, параллельные жизни — обе тайные и к тому же враждебные друг другу. И переход к этому новому этапу произошел с особой прямотой, свойственной его характеру: он испытывал неколебимую, железную уверенность в том, что поступает абсолютно правильно. Искренне повинуясь моральному долгу, он безвозвратно изменил свою жизнь. Это была добродетельная измена.
Когда отчет Бромхеда поступил в Лондон, руководство МИ-6 провело встречу на своей учебной базе в форте Монктон — крепости наполеоновской эпохи вблизи Портсмута на южном побережье Англии. В десять часов вечера небольшая группа собралась там, чтобы обсудить доклад Бромхеда и выработать план дальнейших действий. «Вновь и вновь звучал вопрос: не провокация ли это?» — вспоминал Джеффри Гаскотт. Неужели высокопоставленный сотрудник КГБ действительно готов рисковать жизнью ради тайной встречи с известным оперативником МИ-6? с другой стороны, посмеет ли КГБ устроить такую подставу для собственного сотрудника? После напряженных дебатов все сошлись на том, чтобы приступать к действиям. Возможно, этот Санбим слишком хорош, чтобы все оказалось правдой, но он был и слишком хорош, чтобы упускать его.
Спустя три недели Бромхед и Гордиевский встретились в сумрачном, почти пустом баре. По пути туда оба тщательно проверили, что за ними нет слежки, и пришли «чистыми». Разговор был деловым, но часто спотыкался: серьезной помехой оставалось отсутствие общего языка. Английский и русский шпионы уже достигли взаимопонимания — просто они очень плохо понимали, что же именно говорится. Бромхед рассказал, что он скоро уедет из Копенгагена, поэтому ответственность за дальнейшие встречи будет передана его коллеге, старшему сотруднику разведки, который хорошо говорит по-немецки, так что Гордиевскому будет намного легче с ним объясняться. Бромхед найдет удобную явочную квартиру для встреч, познакомит Олега со своим преемником, а затем откланяется.
Секретарь миссии МИ-6 в Копенгагене снимала квартиру в столичном пригороде Шарлоттенлунде. Туда легко доехать на метро, а сама секретарь в нужное время будет просто уходить. Бромхед предложил Гордиевскому встретиться у порога мясной лавки неподалеку от дома, где находилась конспиративная квартира, в семь часов вечера еще через три недели. «У порога мясной лавки как раз удобно падала тень, там можно было укрыться от ярких фонарей. К тому же поблизости трудно было бы поставить наблюдателя — так, чтобы он сам не маячил издалека. К семи вечера улица должна была вымереть — в это время все датчане обычно уютно устраиваются перед телевизором».
