Часть вторая
Глава 7
Явочная квартира
Со стороны Олдрич Эймс
[34] выглядел просто в меру несчастным цээрушником. Он слишком много пил. Его брак медленно рушился, некрасиво оползая по наклонной. Ему вечно не хватало денег. Его работа была на удивление скучной — он пытался вербовать советских шпионов в Мехико, на задворках холодной войны, — и справлялся он с ней настолько плохо, что его постоянно шпыняло и подгоняло начальство из штаба ЦРУ в Лэнгли, штат Виргиния. Эймс чувствовал себя недооцененным, недооплаченным и недолюбленным. Недавно ему влетело сразу за несколько оплошностей: он надрался на рождественской вечеринке, забыл запереть сейф и оставил в поезде портфель с фотографиями одного советского агента. Однако ничто в трудовой биографии Эймса не говорило о том, что в нем таилось хоть что-то, помимо унылой бездарности, надежной второсортности и тайного празднолюбия. Высокий и худощавый, в очках с толстыми стеклами, с усами, не вполне уверенно сидевшими у него на лице, он легко терялся в группе людей и делался абсолютным невидимкой в толпе. В Эймсе не было ровным счетом ничего примечательного — и в этом, пожалуй, состояла его главная проблема.
Глубоко внутри Рика Эймса засела червоточина цинизма — темная и воспаленная. Она росла так медленно, что ее не замечал никто — особенно сам Эймс.
Когда-то у Эймса были заветные мечты. Он родился в 1941 году в Ривер-Фоллс, штат Висконсин, и его детство, пришедшееся на 1950-е, внешне напоминало шаблонную картинку пригородной жизни, какие изображают на пачках овсянки, а за этим идиллическим фасадом, как и положено, прятались тоска, пьянство и тихое отчаяние. Его отец начинал карьеру как ученый, но затем подался в ЦРУ и получил назначение в Бирму, где тайно субсидировал от лица правительства США публикации в прессе. В детстве Эймс зачитывался детективами Лесли Чартериса о Саймоне Темпларе по прозвищу Святой и воображал себя в роли «лихого и галантного британского авантюриста». Он даже расхаживал в полушинели, чтобы походить на шпиона, и проделывал разные фокусы. Ему нравилось дурачить людей.
Эймс был от природы умен и наделен воображением, но действительность никогда не дотягивала до его ожиданий — или никогда не обрушивала на его голову заслуженного (как он думал) возмездия. Он вылетел из Чикагского университета и некоторое время подрабатывал актерским ремеслом. К начальству он относился с неодобрением. «Если ему поручали нечто такое, чего ему делать не хотелось, он не вступал в споры: он просто не выполнял поручение». Наконец, он с грехом пополам получил диплом и с отцовской подачи плавно перетек на работу в ЦРУ. «Врать нехорошо, сынок, но если вранье служит благому делу, то врать еще как хорошо», — говорил его отец, и его голос едва не тонул в тяжелом бурбонном перегаре.
По идее, курсы подготовки младших офицеров ЦРУ должны были внушать патриотический трепет людям, собиравшимся вступить в сложный и требовательный мир разведки. Но обучение там порой приводило и к совершенно посторонним эффектам. Эймс усвоил: мораль — понятие очень растяжимое; законы США важнее, чем законы прочих стран; жадный шпион ценнее шпиона идейного, потому что «как только он поймается на денежный крючок, его проще будет удержать и проще вертеть им». Эймс пришел к убеждению, что успех вербовки агентов зависит от «способности оценить чужую уязвимость». Узнав слабые места человека, ты можешь завлечь его и подчинить своей воле. Вероломство — не грех, а оперативное средство. «Суть шпионажа — подрыв доверия», — заявлял Эймс. Здесь он был неправ: суть успешного ведения агентов состоит как раз в сохранении доверия, в подмене одной лояльности другой — более высокой — преданностью.
Эймса отправили в Турцию, это средоточие шпионской войны между Востоком и Западом, и там он начал применять полученные знания, то есть вербовать советских агентов в Анкаре. Эймс возомнил себя прирожденным вербовщиком, способным «сфокусироваться на мишени, установить контакт и искусно связать» себя и завербованное лицо «наиболее целесообразным способом». Однако его начальство держалось иного мнения и находило его работу в лучшем случае «удовлетворительной». После Пражской весны ему велели за одну ночь расклеить по городу сотни плакатов с лозунгом: «Не забудем 68-й», — чтобы создать впечатление, будто турецкий народ возмущен советским вторжением в Чехословакию. Эймс просто вывалил все плакаты в мусорный бак, а сам отправился в бар.
Вернувшись в 1972 году в Вашингтон, Эймс пошел на курсы русского языка, после чего четыре года проработал в советско-восточноевропейском отделе. Но и тут корабль, на который он взошел, совершил неудачное плавание. Когда выяснилось, что Ричард Никсон прибегал к услугам ЦРУ, пытаясь помешать федеральному расследованию незаконного проникновения в штаб его соперника в комплексе «Уотергейт» в 1972 году, внутри ЦРУ разразился кризис и последовал ряд расследований его деятельности за предыдущие двадцать лет. Составленные в результате отчеты, получившие известность под названием «Фамильные драгоценности», вскрыли множество неприглядных и незаконных действий, выходивших далеко за пределы полномочий ЦРУ, включая подслушивание телефонных разговоров журналистов, нелегальные проникновения в различные помещения, заговоры с целью политического убийства, эксперименты на людях, тайные сговоры с мафией и систематический внутренний надзор над гражданскими лицами. Руководитель контрразведки ЦРУ Джеймс Энглтон — этот худой, как скелет, коллекционер орхидей — чуть не уничтожил ЦРУ постоянной внутриведомственной охотой на кротов, исходя из своей навязчивой и ошибочной идеи, будто Ким Филби устроил их массовое внедрение в западную разведку. В 1974 году Энглтона наконец заставили уйти в отставку, но после него ЦРУ еще долго оставалось заражено болезненной подозрительностью. А еще оно проигрывало шпионскую войну: «Из-за излишнего рвения
[35] Энглтона и подначальных ему сотрудников контрразведки у нас оказалось ничтожно мало советских агентов на территории самого СССР — таких агентов, о которых вообще стоило бы говорить»
[36], — отмечал Роберт М. Гейтс, который поступил в разведку примерно в то же время, что и Эймс, а впоследствии возглавил ЦРУ. В течение следующего десятилетия ЦРУ предстояло претерпеть коренные преобразования, но Эймс попал туда как раз тогда, когда ведомство переживало свои худшие дни: там царили моральное разложение, беспорядок и тотальное недоверие.
В 1976 году Эймс перебрался в Нью-Йорк и там пытался вербовать советских агентов, а в 1981 году его отправили в Мехико. В ЦРУ заметили его пьянство, а также привычку все откладывать на потом и ныть, однако никто никогда не предлагал уволить его. Проработав в ЦРУ почти двадцать лет, Эймс понял, что и как там устроено, но его карьера медленно загнивала, и он винил в этом кого угодно, кроме самого себя. Его попытки вербовать агентов в Мексике оставались почти бесплодными, а большинство своих коллег — и прежде всего начальников — он считал идиотами. «Очень многое из того, что я делал, было пустой тратой времени», — признавался он. Эймс был женат на сотруднице разведки Нэнси Сиджбарт. Он женился скоропалительно и необдуманно. Как и у Гордиевского, его брак оказался бесстрастным и бездетным. Нэн не поехала с ним вместе в Мехико. У него было несколько безрадостных романов с женщинами, которые ему не очень-то нравились.
