Руководителем линии «ПР», непосредственным начальником Гордиевского, был Игорь Федорович Титов (не состоявший в родстве с Геннадием Титовым) — лысеющий, дымящий как паровоз солдафон с ненасытной страстью к западным порножурналам, которые он покупал в Сохо и потом в дипломатическом багаже посылал в Москву в качестве подарков своим дружкам-кагэбэшникам. Официально Титов не числился в дипломатическом штате посольства, а работал под журналистским прикрытием — как корреспондент советского еженедельника «Новое время», издававшегося на иностранных языках. Гордиевский знал Титова еще по Москве и считал его человеком «малокультурным и неинтеллигентным».
В кабинете резидента Гордиевского ждали все три начальника. Рукопожатия их были прохладными, приветствия — протокольными. Гук с первого взгляда невзлюбил новичка — на том основании, что тот выглядел человеком культурным. Никитенко отнесся к нему со сдержанностью человека, привыкшего никому не доверять. А Титов увидел в новом подчиненном потенциального соперника. В КГБ царили нравы, характерные для родоплеменной общины: и Гук, и Никитенко были типичными порождениями линии «КР», и контрразведывательные установки намертво въелись в их сознание. Поэтому они инстинктивно усматривали угрозу в новичке, откуда-то «пролезшем» на должность, для которой у него вряд ли достанет опыта и умений.
Паранойя рождается из пропаганды, невежества, секретности и страха. В 1982 году лондонская резидентура КГБ была одним из самых параноидальных мест на свете: ее обитатели ощущали себя будто в осажденной крепости, и эти ощущения основывались почти целиком на чистых фантазиях. Поскольку КГБ посвящал неимоверное количество времени и сил шпионажу за иностранными дипломатами в Москве, там полагали, что МИ-5 и МИ-6 заняты ровно тем же в Лондоне. В действительности, хотя спецслужбы, конечно же, наблюдали и следили за потенциальными оперативниками КГБ, британский надзор был гораздо мягче, чем воображали русские.
Однако в КГБ были убеждены, что все советское посольство является мишенью колоссальной и постоянной кампании по прослушиванию, и если шпионаж внешне никак не проявляется, это как раз говорит о том, что англичане — большие мастера своего дела. Считалось, что расположенные по соседству посольства Непала и Египта используются как «пункты перехвата», и сотрудникам запрещалось разговаривать вблизи смежных с ними стен. За всеми, кто входил или выходил из здания посольства, якобы ходили по пятам шпионы-невидимки с телеобъективами. По слухам, британцы построили под Кенсингтон-Пэлас-Гарденс специальный тоннель, чтобы установить под советским посольством прослушивающую аппаратуру. Под запретом были электрические пишущие машинки — на том основании, что звук ударов по клавишам можно было уловить и затем расшифровать, и даже обычные пишущие машинки тоже не рекомендовалось использовать, потому что удары по их клавишам тоже могли бы что-то выдать постороннему уху. На стенах висели таблички с напоминаниями: «НЕ ПРОИЗНОСИТЕ ВСЛУХ ИМЕНА И ДАТЫ». Повсюду, кроме кабинета Гука, окна были заложены кирпичом, а в кабинете резидента из миниатюрных репродукторов в пространство между оконными стеклами транслировались записи русской музыки, и этот странный сдавленный щебет усиливал общее ощущение абсурда, царившее в советском посольстве. Все секретные разговоры происходили в обшитой металлическими листами комнате без окон, где круглый год было сыро, а летом еще и нестерпимо душно. Посол Попов, чей кабинет находился на среднем этаже, полагал (возможно, справедливо), что кагэбэшники установили жучки в его потолке, чтобы подслушивать все его разговоры. Одна из навязчивых идей Гука была связана с лондонским метро. Он никогда не спускался туда, потому что вбил себе в голову, что за некоторыми рекламными щитами на стенах станций подземки спрятаны двусторонние зеркала, и с их помощью МИ-5 шпионит за каждым шагом КГБ. Сам Гук повсюду разъезжал на «мерседесе» цвета слоновой кости.
Новое место работы Гордиевского представляло собой миниатюрное сталинское государство, отгороженное от остального Лондона, замкнутый мирок, насквозь пропитанный взаимным недоверием, мелкой ревностью и злословием. «Зависть, озлобленность, закулисные игры, интриги и кляузы, превращавшие жизнь в сплошной кошмар, расцвели здесь столь пышным цветом, что Центр в Москве выглядел по сравнению и с посольством, и с местным отделением того же КГБ самым что ни на есть пансионом благородных девиц».
Резидентура КГБ оказалась крайне неприятным местом работы. Впрочем, в душе Гордиевский уже не считал КГБ своим главным работодателем.
4 июля 1982 года Гордиевский снова позвонил по экстренному номеру МИ-6 — уже из другой телефонной будки. На коммутаторе были заранее предупреждены — и сразу же перенаправили звонок в кабинет на двенадцатом этаже. На этот раз ответил сам Джеффри Гаскотт. Собеседники были рады слышать друг друга, но разговор получился кратким и деловым: Гаскотт назначил встречу на следующий день, в три часа, в отеле, где присутствие русских шпионов казалось маловероятным.
Отель «Холидей-Инн» на Слоун-стрит по праву слыл самой скучной гостиницей во всем Лондоне. Единственное, чем она славилась, — это проведением там ежегодного конкурса для людей, пытающихся сбросить лишний вес.
В назначенный час Гордиевский вошел через распашные двери в отель и сразу же заметил в противоположном конце холла Гаскотта. Рядом с ним сидела элегантная женщина лет пятидесяти с небольшим с пепельно-серыми волосами и в удобных туфлях. Вероника Прайс работала над делом Гордиевского уже пять лет, но до этого момента видела его самого только на мутных снимках и на фото для паспорта. Она подтолкнула Гаскотта локтем и шепнула: «Вот он!» Гаскотту показалось, что сорокатрехлетний Гордиевский выглядит заметно старше, чем в день их последней встречи, однако по-прежнему ладен и бодр. Увидев своего английского куратора, русский «слегка улыбнулся». Гаскотт и Прайс поднялись и, не глядя в сторону Олега, направились по коридору к двери в противоположном конце холла. Как и было условлено, Гордиевский последовал за ними, вышел, пересек заасфальтированный двор и, поднявшись на один лестничный пролет, оказался на нижнем этаже гостиничной парковки. Рядом с автомобилем, держа заднюю дверь машины распахнутой, его ждал широко улыбавшийся Гаскотт. Прайс припарковалась здесь еще накануне вечером так, чтобы можно было быстро уехать: возле лестничной двери, но рядом с ближайшим съездом. Этот «форд» был приобретен специально для того, чтобы забирать агентов из разных мест, и по его номерам никак нельзя было бы установить связь автомобиля с МИ-6.
Только после того, как шпион оказался внутри салона, в безопасности, наконец произошел обмен приветствиями. Гаскотт и Гордиевский сели сзади и быстро заговорили по-русски — ни дать ни взять старые приятели, расспрашивающие друг друга о семейных делах, — а Прайс сидела за рулем и уверенно вела машину по умеренно загруженным дорогам. Гаскотт сообщил, что работает теперь в другой стране, а сейчас специально прилетел в Лондон, чтобы поприветствовать Гордиевского на британской земле, обсудить планы на будущее, а затем передать его новому куратору. Русский кивал. Они проехали мимо Harrods и Музея Виктории и Альберта, пересекли Гайд-парк, свернули во двор нового многоэтажного дома в районе Бейсуотер и въехали в подземный гараж.
