Роясь в архивах КГБ, Гордиевский разгадал и другие тайны. Советским шпионом, разоблаченным еще в 1946 году (он действовал под кодовым именем Элли, но его личность так и не была официально установлена), оказался в действительности Лео Лонг, еще один бывший сотрудник разведки, завербованный коммунистами в Кембриджском университете до войны. Итальянский физик-ядерщик Бруно Понтекорво, который участвовал в британском проекте разработки атомной бомбы, начатом в военные годы, предложил свои услуги советской разведке, а спустя семь лет, в 1950-м, навсегда переехал в СССР. Еще Гордиевский сообщил наконец, что норвежец Арне Трехолт продолжает шпионскую деятельность. Трехолт ранее входил в состав норвежской делегации в ООН в Нью-Йорке, а теперь снова вернулся в Норвегию и учился в Колледже объединенного штаба, где получал доступ к разнообразным секретным материалам — и передавал их КГБ. Норвежская служба безопасности вела наблюдение за Трехолтом еще с тех пор, как Гордиевский впервые указал на него как на подозрительное лицо, то есть с 1974 года, но пока не трогала его — отчасти по настоянию британцев, так как имелись опасения, что его арест мог бы бросить прямую тень подозрения на ценного для них информатора, чье имя норвежцам не сообщалось. Теперь же петля, уже наброшенная на шею Трехолта, начала потихоньку затягиваться.
* * *
Небольшая группа старших сотрудников МИ-6 собралась в Сенчури-хаус, чтобы заслушать предварительные результаты доклада кураторов операции «Ноктон». Все эти люди были не склонны к бурному проявлению эмоций, однако в зале явственно ощущались «волнение и нетерпеливое ожидание». Важные персоны жаждали поскорее услышать об обширной сети кагэбэшных агентов в Британии, о шпионах-коммунистах вроде кембриджской пятерки, тайком прокравшихся в высшие эшелоны общества, чтобы вести подрывную работу изнутри. Считалось, что в 1982 году советская разведка оставалась такой же всесильной, как и раньше. Гордиевский доказал, что это не так.
Новость о том, что у КГБ в Британии имеется лишь горстка агентов, осведомителей и нелегалов и никто из них не представляет особой опасности, принесла и облегчение, и разочарование. Гордиевский рассказал, что, судя по картотеке КГБ, к активным агентам можно отнести Джека Джонса, профсоюзного лидера, и Боба Эдвардса, депутата парламента от Лейбористской партии. К сочувствующим осведомителям, принимавшим от КГБ деньги или оплату досуга, относились Ричард Готт, журналист из Guardian, и престарелый активист движения за мир Феннер Брокуэй. Заядлые охотники за шпионами немного расстроились, когда узнали, что крупной дичи, за которой стоило бы гоняться, нет и в помине. Возник, правда, и повод для беспокойства: Гордиевский явно никогда не слышал о Джеффри Прайме, аналитике из Центра правительственной связи — отделения британской разведки, занимавшегося связью и подачей сигналов, — которого недавно арестовали как советского шпиона. Если Гордиевский видел все архивные папки, почему же среди них не было дела Прайма, который начал шпионить на СССР в 1968 году? Ответ был прост: Прайма курировал отдел контрразведки КГБ, а не британо-скандинавский отдел.
Из предоставленных Гордиевским детальных описаний операций КГБ в Лондоне, Скандинавии и Москве явствовало, что советский противник — это уже не легендарный колосс, а неуклюжий и неловкий неумеха. КГБ 1970-х годов сильно уступал своему предшественнику НКВД. Идеологический пыл 1930-х, благодаря которому удалось завербовать так много преданных агентов, сменился полным страха послушанием, и новое время порождало агентов уже совсем иного типа. КГБ оставался обширным, хорошо финансируемым и беспощадным учреждением, и среди его агентов по-прежнему находились некоторые яркие личности и светлые умы. Но теперь в его рядах служило и множество приспособленцев и лизоблюдов, ленивых карьеристов, начисто лишенных воображения. КГБ все еще был опасным противником, но теперь британцы доподлинно узнали его слабые места и изъяны. В то самое время, когда для КГБ начинался период упадка, западная разведка, напротив, поднимала голову, для нее наступал новый, полный амбиций этап жизни. МИ-6, надолго скорчившаяся в оборонительной позе из-за изнурительных шпионских скандалов 1950–1960-х годов, уже вставала в полный рост и распрямляла плечи.
По британской разведке пробежала дрожь радостного возбуждения: с таким КГБ ей было под силу бороться!
Но была среди сокровищ из клада Гордиевского и еще одна новость, которая заставила и внешнюю, и внутреннюю разведку Британии изумленно затаить дыхание.
Заигрывания Майкла Фута с КГБ остались в далеком прошлом. Гордиевский проявил осторожность, постаравшись не преувеличивать значение агента Бута, и Джеффри Гаскотт вполне точно оценил его дело: Фута использовали только «в целях дезинформации», и это было уже давно; он не был ни шпионом, ни «агентом» в обычном понимании. Однако с 1980 года он возглавлял партию лейбористов, официальную оппозицию, а значит, был соперником Маргарет Тэтчер и претендентом на пост премьер-министра. Он мог занять этот пост уже на ближайших всеобщих выборах, которые должны были состояться самое позднее в 1984 году. Если вдруг вскрылось бы, что когда-то его связывали финансовые отношения с КГБ, это известие моментально лишило бы Фута всякого доверия, растоптало бы его шансы прийти к власти и, возможно, существенно изменило бы дальнейший ход истории. Многие и так считали его опасно полевевшим, а новость о его контактах с КГБ сообщила бы его идейной позиции еще более левосторонний и потому пагубный крен. Даже чистая правда была достаточно изобличительна, чтобы представить Фута в весьма невыгодном свете — как наивного дурачка. А уж в горячке выборов его и вовсе можно было выставить полноценным шпионом КГБ на жалованье.
«Нас беспокоил секретный характер этой информации, нельзя было допустить, чтобы ее использовали в целях политической межпартийной борьбы, — говорил Спунер. — В стране существовал глубокий идеологический раскол, но мы понимали, что нужно придержать эту информацию, не давать ей влиться в общий политический поток. В наших руках оказались сведения, которые очень легко можно было истолковать неверно».
Обнаружение потенциального компромата на Фута имело серьезные последствия для национальной безопасности. МИ-6 передала полученные данные Джону Джонсу, генеральному директору МИ-5. Каким быть следующему шагу, предстояло решить службе внутренней безопасности. «Это было по их части».
Сэр Роберт Армстронг, входивший в кабинет министров, возглавлял государственную гражданскую службу, состоял старшим политическим советником при премьер-министре и был именно тем чиновником, который отвечал за надзор над разведслужбами и их взаимоотношениями с правительством. Политически нейтральный Армстронг — воплощенная порядочность Уайтхолла — ранее состоял главным личным секретарем и при Гарольде Вильсоне, и при Эдварде Хите. Он был одним из самых авторитетных и доверенных советников Тэтчер. Но это еще не значило, что он рассказывал ей все.
Глава МИ-5 рассказал Армстронгу, что Майкл Фут был когда-то агентом Бутом — платным осведомителем КГБ. Они сошлись во мнении: эта информация слишком взрывоопасна в политическом отношении, чтобы передавать ее премьер-министру.
Когда Армстронга расспрашивали об этом эпизоде спустя много лет, он — в лучших правительственных традициях — дал одновременно осторожный и туманный ответ: «Я знал, что есть мнение, будто Майкл Фут имел контакты с КГБ когда-то давно, еще до того, как он возглавил Лейбористскую партию, и что Tribune будто бы получает финансовую помощь из Москвы, возможно, от КГБ… Гордиевский подтвердил эти слухи. Мне неизвестно, какая именно часть этой информации была передана министру иностранных дел или премьер-министру».
