Обнаружение очередного крота внутри британской разведки было преподнесено как триумф самой службы безопасности. Маргарет Тэтчер поздравила главу МИ-5 с «отлично проведенной операцией». «Нэджеры» прислали личное письмо Гордиевскому с выражением «самых теплых чувств». А Гордиевский отправил им ответ (через Спунера), где выражал надежду когда-нибудь поблагодарить сотрудников МИ-5 лично: «Не знаю, настанет ли когда-нибудь этот день — может быть, и нет. И все же мне хотелось бы, чтобы где-нибудь было записано: они укрепили мою веру в то, что они — настоящие защитники демократии в самом прямом смысле слова».
Маргарет Тэтчер была единственным членом кабинета министров, кто знал о роли Гордиевского в обезвреживании британского шпиона. В самой британской разведке о том, что в действительности происходило, были осведомлены только «нэджеры». Поскольку в прессе успел подняться ажиотаж, уже распространялась продуманная дезинформация, наводившая на мысль, что сигнал о предательстве Беттани поступил от «радиоразведки» (т. е. от перехватов) или что сами русские донесли службе безопасности о том, что в ее недрах затаился шпион. Одна газета ошибочно сообщила: «Русским в Лондоне просто надоел Беттани с его приставаниями, и, посчитав его классическим агентом-провокатором, они сообщили МИ-у, что Беттани попусту теряет время. Тогда-то в МИ-у и начали наблюдать за ним». На тот случай, если там засел еще один шпион, и для отвлечения внимания от истинного источника в МИ-у подготовили фальшивый отчет, указывавший на то, что сигнал о предложениях Беттани поступил от одного дипломата из советского посольства. Советская сторона все отрицала и утверждала, что любые разговоры о шпионаже КГБ — просто цинично сфабрикованная пропаганда, «направленная на нанесение ущерба нормальному развитию советско-британских отношений». В резидентуре же Гук продолжал стоять на своем: все эти махинации были заранее подстроены в МИ-у, чтобы заманить его в западню. (Отказаться от этой гипотезы значило бы расписаться в допущении чудовищной оплошности.) Гордиевский не заметил признаков того, что кто-то догадался об истинной причине провала Беттани: «Я не думаю, что Гук или Никитенко когда-либо считали меня причастным к аресту Кобы».
Среди множества догадок и домыслов, а также газетных публикаций, посвященных сенсационному разоблачению Беттани, на поверхность ни разу не прорвалась истина: что человека, сидевшего в Брикстонской тюрьме в ожидании суда по десяти пунктам обвинения в нарушении Закона о государственной тайне, посадил туда Олег Гордиевский.
Глава 10
Мистер Коллинз и миссис Тэтчер
Железная леди прониклась к своему русскому шпиону самыми нежными чувствами
[46].
Маргарет Тэтчер никогда лично не встречалась с Олегом Гордиевским. Она не знала его настоящего имени и с необъяснимым упорством называла его мистером Коллинзом. Она знала, что он занимается шпионской деятельностью прямо в советском посольстве, тревожилась из-за психологического напряжения, которое он испытывает, и размышляла о том, что он мог бы «в любое время соскочить» и дезертировать. Когда этот момент наступит, неоднократно говорила премьер-министр, о нем и о его семье необходимо как следует позаботиться. Этот русский агент — не простой «икрометатель от разведки», повторяла миссис Тэтчер, а настоящий герой, полулегендарный борец за свободу, действующий в условиях чрезвычайной опасности. Его донесения доставлял ей личный секретарь, они были пронумерованы и имели гриф «Совершенно секретно и лично» и «Только для Великобритании», то есть для других стран эта информация не предназначалась. Премьер-министр жадно поглощала отчеты Гордиевского: «Она читала все от первой строчки до последней, делала комментарии, ставила вопросы, и бумаги возвращались от нее испещренные пометками, подчеркиваниями, восклицательными знаками и замечаниями». По словам биографа Тэтчер Чарльза Мура, «ее явно увлекала сама атмосфера секретности и романтика шпионажа», но при этом она сознавала, что загадочный русский делится с британцами политическими соображениями, имеющими уникальную ценность: «Донесения Гордиевского… давали ей представление о том, как советское руководство реагирует на западные явления и на ее собственную деятельность, и такую информацию она не могла бы почерпнуть больше ниоткуда». Шпион как бы приоткрывал для нее окошко, через которое можно было взглянуть на то, что творится в Кремле, о чем там думают, и она заглядывала в это окошко с замиранием сердца и с благодарностью. «Пожалуй, ни один другой британский премьер-министр никогда не следил за делом какого-либо тайного британского агента с таким заинтересованным вниманием, какое миссис Тэтчер уделяла Гордиевскому».
Пока британская разведка охотилась на Кобу, КГБ делал все возможное для того, чтобы Тэтчер проиграла на всеобщих выборах 1983 года. В глазах Кремля Тэтчер была Железной леди — впервые такое прозвище, считая его обидным, ей дали в газете Министерства обороны СССР, но оно ей очень польстило. с того самого момента, когда она пришла к власти в 1979 году, КГБ принимал «активные меры», нацеленные на подрыв ее авторитета, в том числе всячески проталкивал в печать статьи левых журналистов, критиковавшие Тэтчер. КГБ все еще поддерживал контакты с британскими леваками, и Москва не расставалась с иллюзией, будто ей каким-то образом удастся повлиять на выборы, склонив чашу весов в сторону Лейбористской партии, чей лидер, как-никак, продолжал числиться в архивах КГБ в качестве «негласного осведомителя». Словно предвещая более близкие нам времена, Москва приготовилась при помощи грязных фокусов и скрытого вмешательства воздействовать на ход демократических выборов, чтобы повысить шансы выгодного для нее кандидата.
Если бы лейбористы победили, Гордиевский очутился бы в довольно странном положении: ему довелось бы передавать секреты КГБ правительству, глава которого некогда охотно принимал денежные подачки от КГБ. В итоге информация о том, что Майкл Фут являлся в прежние годы агентом Бутом, так и осталась строго засекреченной, а попытки КГБ повлиять на исход выборов в Британии не возымели никакого успеха, и 9 июня Маргарет Тэтчер одержала решительную победу, чему в немалой степени поспособствовала победа в Фолклендской войне годом раньше. Вооруженная новым мандатом и тайно обеспеченная подсказками Гордиевского, которые помогали лучше разобраться в психологии Кремля, Тэтчер обратила взоры к ситуации с холодной войной. И то, что она там увидела, ее не на шутку встревожило.
Во второй половине 1983 года под воздействием «потенциально смертоносного сочетания рейгановской риторики и советской паранойи» Восток и Запад стремительно скатывались к вооруженному и, возможно, последнему конфликту. Выступая перед обеими палатами британского парламента, американский президент пообещал «выбросить марксизм-ленинизм на свалку истории»
[47]. Полным ходом продолжалось наращивание военной мощи США, и параллельно велась интенсивная психологическая обработка — включая вторжения в советское воздушное пространство и тайные военно-морские операции, демонстрировавшие способность натовских кораблей подходить совсем близко к советским военным базам. Все это делалось для того, чтобы внушить русским тревогу, и своей цели американцы достигли. Операции «РЯН» было присвоено первостепенное значение, и КГБ принялся бомбардировать свои резидентуры по всему миру распоряжениями выискивать свидетельства того, что США и НАТО готовятся нанести по СССР внезапный ядерный удар. В августе по резидентурам была разослана личная телеграмма от начальника Первого главного управления (и впоследствии — руководителя КГБ) Владимира Крючкова, приказывавшая отслеживать любые признаки подготовки к войне, в частности, «тайного проникновения саботажных групп с ядерным, бактериологическим и химическим оружием» на территорию СССР. Те отделения КГБ, что послушно рапортовали о замеченной подозрительной деятельности, удостаивались похвалы; те, что молчали, подвергались суровой критике и получали наказ работать усерднее. Гука заставили признать «недоработки» в его стараниях выявить «особые планы США и НАТО по подготовке внезапного ракетно-ядерного нападения на СССР». Гордиевский называл всю операцию «РЯН» «смехотворной», однако донесения, которые он поставлял в МИ-6, не оставляли места для сомнений: советское руководство действительно боялось нападения, готовилось к отпору и настолько поддавалось панике, что полагало, будто выживание страны зависит от упреждающих действий. После трагического происшествия над Японским морем обстановка накалилась еще больше.
