Установить личность конкретного шпиона в обширном советском правительственном аппарате было чрезвычайно сложно. Как говорил Шерлок Холмс, «если отбросить невозможное, то оставшееся — пусть даже самое невероятное — и окажется правдой». Именно за эту задачу взялось теперь ЦРУ. Она была не из легких, но каждый шпион оставляет какие-то следы. Ищейки из ЦРУ начали перелопачивать информацию, полученную от загадочного британского агента за три предыдущих года, пытаясь вычислить — при помощи метода исключения и перекрестных проверок, — кто же он (или, быть может, она).
Вероятно, расследование продвигалось примерно следующим образом.
Подробности, касавшиеся операции «РЯН» и поступившие от МИ-6, указывали на то, что источник работал в КГБ, и хотя американцам сообщили, будто материалы получены от сотрудника среднего звена, само их качество ясно указывало на то, что он занимал гораздо более высокое положение. Судя по регулярности донесений, этот человек часто встречался с кураторами из МИ-6, а это, в свой черед, указывало на то, что, скорее всего, он находится где-то за пределами СССР и, вполне возможно, в самой Британии. Последняя догадка подкреплялась тем, что он, похоже, был «хорошо знаком с английскими делами». Отдельного шпиона можно вычислить по тому, что он сообщает, — но еще и по тому, о чем он не сообщает. В данных, которые передавали ЦРУ британцы, почти отсутствовала информация технического или военного характера, зато содержалось много первоклассных политических сведений. Следовательно, осведомитель, вероятнее всего, работал в отделе политической разведки Первого главного управления. Агент, сидящий в самом КГБ, наверняка должен был дать наводку хотя бы на нескольких западных шпионов, работающих на СССР. Посмотрим, кого из своих агентов недавно потерял Советский Союз? Ага, Хаавик и Трехолта в Норвегии и Берглинга в Швеции. Но самое громкое разоблачение советского шпиона произошло недавно в Британии: там много шума наделали арест Майкла Беттани и суд над ним.
В ЦРУ хорошо знали, как устроен КГБ. В Третьем отделе ПГУ Скандинавия была свалена в одну кучу с Британией. Все подсказки явно говорили о том, что искомый шпион работает именно там.
После прочесывания базы данных ЦРУ, где хранились сведения обо всех известных и потенциальных агентах КГБ, стало бы ясно, что из них всех лишь один-единственный человек находился в Скандинавии, когда сцапали Хаавик и Берглинга, и в Британии, когда схватили Трехолта и Беттани: сорокашестилетний советский дипломат, который впервые появился на радаре спецслужб еще в начале 1970-х в Дании. Перекрестная ссылка показала бы, что имя Олега Гордиевского попало в архивные записи ЦРУ в связи со Стандой Капланом. При ближайшем рассмотрении обнаружилось бы, что датчане заподозрили этого человека в принадлежности к КГБ и сделали у себя соответствующую запись, однако британцы в 1981 году выдали ему визу как благонадежному дипломату, что прямо противоречило их собственным правилам. Еще британцы недавно выдворили ряд кагэбэшников, а том числе резидента, Аркадия Гука. Может быть, они нарочно расчищали путь наверх собственному шпиону? Наконец, при изучении архивных записей ЦРУ, касавшихся Дании в 1970-е годы, всплыло бы, что «один сотрудник датской разведки обмолвился однажды, что в 1974 году МИ-6 завербовало некоего сотрудника КГБ, когда тот находился в служебной командировке в Копенгагене»
[67]. Единственной телеграммы в лондонскую резидентуру хватило бы, чтобы подтвердить: все выявленные факты в точности совпадали с фактами биографии Олега Гордиевского.
В марте Бертон Гербер был уже уверен, что знает теперь, кто этот шпион, которого так долго и старательно скрывали британцы.
Так ЦРУ одержало маленькую, но приятную профессиональную победу над МИ-6. Британцы думали, что знают кое-что, чего не знают американцы; теперь же ЦРУ знало кое-что, о чем в МИ-6 думали, будто оно этого не знает. Только ради этого и велась игра. Олегу Гордиевскому присвоили кодовое имя Тикл (Tickle — «щекотка»), нейтрально звучавшее и вполне подходившее к маленькой безобидной операции, вызванной к жизни международным соперничеством.
В Лондоне Олег Гордиевский с нарастающим волнением, к которому примешивалась легкая тошнотворная тревога, ожидал вестей из Москвы. Он находился в выигрышном положении и надеялся вскоре занять пост резидента, но Центр, как обычно, тянул с принятием решения. Гордиевского продолжали преследовать мысли о зловещем замечании Никитенко, которое тот обронил по поводу необычайно хорошо составленных докладных записок во время визита Горбачева, и он мысленно бранил себя за то, что не сумел как следует переработать текст.
В январе он получил распоряжение: прилететь в Москву «для собеседования на весьма высоком уровне».
В британской разведке этот вызов спровоцировал оживленные дебаты. Поскольку там знали о словах Никитенко, в которых можно было уловить завуалированную угрозу, кое-кто опасался, не ждет ли Олега западня. Может быть, настал подходящий момент для перебежки? Ведь шпион уже не раз проявлял благородство. Некоторые сотрудники МИ-6 считали, что отпускать его сейчас в Россию слишком рискованно: «Может быть, его ждет там хорошая новость. Но если все окажется иначе, то мы не просто лишимся агента, занимающего очень высокое положение. Мы же сидели на целом кладе информации, которая до сих пор пускалась в ход лишь умеренно, потому что нельзя было использовать ее на полную катушку и делиться ею с другими — из опасения скомпрометировать Олега».
Но желанный приз был уже совсем близко, и сам Гордиевский чувствовал уверенность. Никаких сигналов тревоги из Москвы не поступало. Вызов в Центр, скорее всего, означал, что он вышел победителем из противоборства с Никитенко. «Мы не были слишком встревожены, он тоже, — вспоминал потом Саймон Браун. — Конечно, мы немного волновались из-за того, что подтверждение долго не приходило, но сам он считал, что, скорее всего, его кандидатуру одобрили».
И все равно Гордиевскому предложили дезертировать, если он захочет. «Мы сказали ему, и сказали от чистого сердца, что если он хочет соскочить прямо сейчас, то пожалуйста. Конечно, если бы он так и поступил, мы бы очень огорчились. Но он так же сильно хотел продолжать работу, как и мы. Он не видел большого риска».
На последней встрече перед отъездом Гордиевского Вероника Прайс снова отрепетировала с ним, шаг за шагом, операцию побега «Пимлико».
В Москве, когда Гордиевский явился в штаб Первого главного управления, его сердечно встретил Николай Грибин, начальник его отдела, и сообщил, что его считают «наилучшей кандидатурой на место Гука». Официально об этом должны были объявить несколько позже. Но уже через несколько дней на внутриведомственной конференции ее председатель неосторожно представил готовившегося выступить Гордиевского как «товарища Гордиевского, только что назначенного на пост резидента в Лондоне, но еще не вступившего в новую должность». Грибин пришел в ярость, «поскольку считал, что до подписания соответствующего приказа нельзя допускать ни малейшей утечки информации», зато Гордиевский испытал облегчение и восторг: значит, новость о его повышении уже разошлась по всему КГБ.
