Внутри машин атмосфера сохранялась неестественная и напряженная. Поскольку считалось, что дипломатические автомобили напичканы «жучками», которые или записывают на пленку, или транслируют все звуки из салона в какую-то невидимую машину с радиосвязью, спектакль нужно было разыгрывать и дальше. Теперь начался его второй акт — на колесах. Рейчел жаловалась на боли в спине. Аскот ворчал, что ему приходится ехать куда-то за сотни миль с маленьким ребенком, да еще сразу же после приезда нового посла. Никто ни слова не говорил ни о побеге, ни о том человеке, который сейчас, как все очень надеялись, едет в поезде в Ленинград.
«Все это какая-то западня, — мрачно думал Джи, сидя рядом с уснувшей Рейчел. — Нам ни за что не прорваться».
Суббота, 20 июля
3:30 утра, поезд «Москва — Ленинград»
Гордиевский проснулся на нижней полке. У него раскалывалась голова, и вначале он долго не мог сообразить, где же он находится. Наверху, на его месте, лежал какой-то молодой человек, и на вопрос, что случилось, тот ответил: «Вы упали на пол». Приняв успокоительное, Гордиевский погрузился в такой глубокий сон, что, когда поезд резко затормозил, он скатился с верхней полки, свалился на пол и ударился обо что-то виском. Свитер у него был весь в крови. Он слез вниз, выглянул в проход — оттуда тянуло свежим воздухом. Оглядевшись, он увидел в соседнем отсеке молоденьких девушек из Казахстана, которые оживленно беседовали. Гордиевский попытался было вступить в их разговор, но едва открыл рот, как одна девушка в страхе отпрянула и сказала: «Оставьте нас в покое, а то закричу». Только тогда он осознал, какой у него жуткий вид. Он встал, собрал свои вещи и прошел по проходу к купе проводников. Ехать до Ленинграда оставалось еще около часа. Гордиевский испуганно думал: не сообщат ли другие пассажиры в милицию, приняв его за пьяного? На всякий случай он дал проводнице пять рублей (огромные чаевые) и тихонько сказал: «Спасибо за помощь», — хотя никакой помощи она ему не оказывала, только выдала, как и положено, постельное белье. Девушка посмотрела на него как-то укоризненно, но деньги все-таки взяла. Поезд продолжал с грохотом нестись, за окном уже светало.
4 часа утра, шоссе Москва — Ленинград
На полпути к Ленинграду, на Валдайской возвышенности, перед англичанами предстал величественный рассвет, и на Аскота нашло лирическое настроение: «Над озерами и реками поднимался густой туман, растягиваясь в длинные полосы вдоль холмов, окутывая деревья и деревни. Земля медленно сливалась в единое целое, зримо проступая сквозь эти пенящиеся фиолетово-розовые берега. На небе, являя совершенную симметрию, сияли три яркие планеты: одна — слева, вторая — справа, третья — прямо впереди. Мы проехали мимо одиноких фигурок людей, которые уже косили сено, собирали травы или выводили коров пастись по склонам холмов и оврагам общинного выгона. Это было потрясающее зрелище, настоящая идиллия. Трудно было поверить, что в день, начавшийся с такой красоты, может произойти что-то дурное».
Флоренс безмятежно спала на заднем сиденье.
Как истовый католик и вообще религиозный человек, Аскот подумал: «Мы выбрали путь и движемся по нему — есть лишь один путь, и именно тот, которым мы решили двигаться».
Между тем во второй машине Артур и Рейчел Джи переживали собственный необыкновенный опыт, глядя, как над горизонтом восходит солнце и как окутанный мглой русский холмистый пейзаж заливает свет.
В магнитофон была вставлена кассета с альбомом Brothers in Arms («Братья по оружию») группы Dire Straits, и казалось, что виртуозная гитарная мелодия Марка Нопфлера звучит в унисон с рассветом.
These mist covered mountains
Are a home now for me
But my home is the lowlands
And always will be
Someday you'll return to
Your valleys and your farms
And you'll no longer burn
To be brothers in arms
Through these fields of destruction
Baptisms of fire
I've watched all your suffering
As the battles raged higher
And though they did hurt me so bad
In the fear and alarm
You did not desert me
«Вот тогда я впервые подумала: а может, у нас еще все получится», — вспоминала потом Рейчел.
В ту же минуту за британским «эшелоном», на расстоянии метров шестидесяти, пристроился тупоносый коричневый «фиат» советского производства, известный больше под названием «жигули» — стандартная патрульная машина КГБ. «За нами хвост».
5 часов утра, Ленинград, Московский вокзал
Когда поезд подошел к платформе, Гордиевский первым из пассажиров спрыгнул на перрон. Он быстро зашагал к выходу, не осмеливаясь оглядываться, чтобы проверить: не показывает ли на него проводница вокзальной милиции, не рассказывает ли, что этот странный человек упал ночью с верхней полки, а потом сунул ей непомерные чаевые? Площадь перед вокзалом была пуста, к такси выстроилась длинная очередь, но неподалеку крутилось несколько частников. Гордиевский не торгуясь сел в одну из машин. «До Финляндского вокзала», — сказал он.
На Финляндский вокзал он прибыл без четверти шесть. В центре почти пустой площади возвышается большой памятник Ленину, увековечивающий тот момент в 1917 году, когда великий теоретик революции прибыл из Швейцарии на этот вокзал, чтобы встать во главе большевиков. По преданию, широко тиражировавшемуся коммунистами, Ленин выступал там перед толпой, взобравшись на броневик, и потому Финляндский вокзал стал символом революционной свободы и рождения Советского Союза. Для Гордиевского же он символизировал еще и путь к свободе — только в противоположном направлении от Ленина (во всех смыслах).
Первая электричка в сторону границы отправлялась в 7:05. На ней Гордиевский собирался доехать до Зеленогорска, расположенного в 45 километрах к северо-западу от Ленинграда, что составляло чуть больше трети расстояния до финской границы. Там он сойдет и пересядет на автобус, идущий по главному шоссе до Выборга. Гордиевский вошел в вагон, сел на лавку и притворился спящим. Электричка ползла мучительно медленно.
7 часов утра, Москва, штаб КГБ (Центр)
Осталось неясным, когда именно в КГБ заметили, что Гордиевский куда-то пропал. Но к рассвету 20 июля группа наружного наблюдения из китайского отдела ПГУ, должно быть, не на шутку встревожилась. В последний раз объект видели в пятницу, во второй половине дня, когда он совершал пробежку в лесопарке у Ленинского проспекта, с полиэтиленовым пакетом в руках. В предыдущие три раза, исчезнув из поля зрения соглядатаев, Гордиевский через несколько часов показывался снова. На этот раз он не вернулся домой. Он не объявлялся ни у сестры, ни у тестя, ни у своего друга Любимова, ни по какому-либо другому из известных сыщикам адресов.
