В самом конце «Взвода» мы слышим закадровый монолог Шина, пролетающего над ранеными и погибшими: «Те из нас, кто выжил, обязаны отстроить все заново, учить других тому, что мы знаем, и попытаться с помощью того, что осталось от наших жизней, отыскать добро и смысл в этой жизни». Так много людей, молодых и пожилых, позже будут говорить мне о том, как тронули их эти слова. Эту реакцию трудно совместить с неприязнью Кейл к закадровому тексту. Что ж, если я был признан посредственным сценаристом, то я хотел быть «хорошим» посредственным сценаристом, который берет людей за живое своими дрянными строками. Критические замечания Кейл породили волну негатива со стороны ее поклонников, которые составляли небольшую, помешанную на самоцитировании, группу в обширном мире кино. Теперь фокус их внимания сосредоточился на мне, что бы я ни делал. Кейл положила начало такому отношению к моей персоне намного раньше, после выхода «Полуночного экспресса» и еще до той положительной оценки, которую она дала «Сальвадору». С годами возник еще один тренд: многие «киноманы» говорили, что «Сальвадор» был их любимым из всех моих фильмов, при этом бросалось в глаза, что они избегали упоминания «Взвода». Впрочем, меня устраивало, что им понравился хотя бы один из моих фильмов.
На встрече в формате вопросов и ответов, проведенной в переполненном людьми зале клуба выпускников Гарвардского университета на Манхэттене, завешенном портретами степенных бывших президентов Гарварда, смотрящих на всех сверху вниз с высоты деревянных панелей, мне задавали вежливые и умные вопросы о моральной составляющей моего фильма и прочем. Неожиданно поднял руку слегка подвыпивший и раскрасневшийся мужчина: «Конечно, я ценю этот праздник любви и все такое. Фильм хорошо сделан, но я был командиром патруля во Вьетнаме, и вся ваша история — полнейшая чушь! Служившие там парни были натуралами, не было наркотиков в поле, все были хорошими людьми. Вы оскорбляете их своим фильмом». Он трясся от переполнявших его эмоций и прерывал каждый мой встречный комментарий своими замечаниями («Да прекратите! Изнасилование? Не было никакого секса в бою!»). Когда я сослался на «Сальвадор» и паранойю Рейгана по поводу того, что коммунисты пересекут Рио-Гранде, он вставил: «А как же китайцы, вторгшиеся в Тибет!» Эти слова сопровождались бурными рукоплесканиями. Я проходил очередное крещение огнем, но в этот раз был к этому готов. Каждому замечанию приходилось противопоставлять конкретику. Для меня проблема заключалась не в поведении отдельных подразделений или солдат во Вьетнаме, обусловленных человеческой природой. Я фокусировался на коррумпированности военной системы, скармливавшей нам чудовищную ложь.
На международном Берлинском кинофестивале в конце февраля фильм был встречен неоднозначно. На специальном показе для полутора тысяч журналистов я услышал крики «Бу!» и даже «Scheisse» («Дерьмо»). Конечно, преобладали аплодисменты, но, как выяснилось, значительная часть граждан Западной Германии была настроена против присутствия огромного американского военного контингента на территории своей страны и ненавидела внешнеполитический курс США. Здесь были активисты, которые хотели сорвать показ американского «блокбастера», якобы прославляющего войну посредством красивой съемки и музыки.
Пресс-конференция после показа далась мне с трудом: сотни журналистов в душном зале, вспышки у моего лица, и снова — вступительные рукоплескания, сопровождавшиеся сильным свистом. Одна журналистка-идеалистка сразу же атаковала меня: «Почему у вас Чарли Шин убивает плохого сержанта?», — пытаясь заострить тему преступности американских военных усилий. Еще одна женщина: «Почему у вас в фильме нет женщин?» Мужчина высказывает свое мнение: «Это просто скучный старомодный фильм о войне, зачем вы его снимали?» Расстроенная швейцарская журналистка постоянно грубо перебивала меня, не давая говорить. У нее был на меня зуб. В будках синхронно переводили на итальянский, французский, русский и японский. Эта конференция стала серьезной встряской. Неожиданно я, диссидент в вопросе войны во Вьетнаме, стал представителем США. Впрочем, фильм успешно продавался везде за рубежом, в том числе в Германии.
Тем временем организация «Ветераны зарубежных войн США» и такие звезды консервативного толка, как Чак Норрис, обрушились с критикой на фильм, который они сочли позорящим американских военных. Однако Дейл Дай, сам не питавший симпатий к активистам антивоенного движения, решительно выступил в нашу поддержку. Уолтер Андерсон, бывший морпех, в то время был редактором популярного общенационального воскресного издания Parade. Через работавшего во Вьетнаме военного фотографа я узнал, что Андерсон заявил, что не выделит ни сантиметра журнальной площади для освещения бесчестящего американскую армию «Взвода». Parade в самом деле обошел молчанием не только этот фильм, но и мои будущие картины. В самую последнюю минуту была предпринята попытка выставить меня мошенником, никогда не служившим во Вьетнаме. Этот сюжет, озвученный некоторыми ветеранами, дошел до одной новостной службы. Дейл Дай, всегда отслеживавший подобные вещи, сразу же обратил на это внимание. Он был взволнован. «Оливер, как же так? Говорят, что в армейских архивах вообще нет никаких сведений о прохождении военной службы Оливером Стоуном?!»
Это было странно. Мне потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, почему так получилось. «Да я же при поступлении на службу назвался Уильямом Стоуном». В архивах нашлась информация обо мне, и сюжет был похоронен.
В тот год, да и в следующий, мне доставляли коробки, доверху набитые письмами. Эти послания были прочувствованными, трогательными и во многом схожими. «Мой муж/сын/отец вернулся домой [с войны] притихшим, он уже не был прежним. Он не говорил о войне, не хотел смотреть фильмы о ней… Но когда мы наконец-то посмотрели ваш фильм, мы поговорили / он заплакал / он посмотрел фильм еще несколько раз». К несчастью, было не одно письмо о самоубийстве через несколько дней после просмотра. Родственники писали не для того, чтобы обвинить в этом фильм, а чтобы поблагодарить меня за то, что я позволил им понять причины, возможно, побудившие их любимых покончить с собой. Несколько раз я звонил ветеранам, умирающим в больницах от рака или боевых ран. Были письма с просьбой использовать эпизоды из фильма в качестве доказательства ПТСР в уголовном судопроизводстве. Были письма от медсестер, благодарных, что мы показали изнанку войны, со всей ее кровью и потерями. На меня ополчился один чернокожий автор книги о Вьетнаме. Он заявлял, что мы изобразили афроамериканских солдат особенно трусливыми и уклоняющимися от боя. Это было абсолютно несправедливо. Каждый солдат в фильме, белый или черный, был личностью, характеры которых я позаимствовал из своего опыта.
Я получал поразительно подробные письма от мужчин, спрашивавших, не была ли кровопролитная бойня в конце фильма основана на сражении 1 января 1968 года с участием 25-й пехотной дивизии за базу огневой поддержки «Берт» (также известной как Суой Кут) на границе с Камбоджей. Мне рассказывали удивительные новые детали событий в каждом окопе. Командир нашей роты, капитан, которого я практически не видел и не знал во время моей службы, связался со мной, чтобы внести свои уточнения, в частности, по поводу того, что он не запрашивал авиаудар внутри нашего периметра. Конечно же, были и письма, в которых меня обвиняли в участии в «военных преступлениях» и требовали, чтобы меня осудили или чтобы я сам сдался властям.
