Меня ожидало долгое путешествие, из которого я вернусь не скоро. Уезжая, никто из нас не размышляет о последствиях. Одиссей, покидая Итаку, думал о своем возвращении домой. Я же не был уверен вообще ни в чем…
На пустошах Нью-Джерси подходил к концу долгий утомительный день. По толпе прошла волна возбуждения. Температура упала ровно настолько, чтобы поддержать липкую сексуальную влажность. Первые залпы фейерверков взорвались над пирсами под продолжительные «охи» и «ахи» мам и пап, поверх которых раздавались громкие вопли их детей. БУМ! ПАФ! БАХ! БАХ! «O say, can you see!»
[18] США в состоянии войны. Надирают всем задницы. Им 200 лет! Парусники «Tall Ships» теперь плыли в отблесках красных, зеленых, голубых, белых и фиолетовых огней, символизирующих величие прошлого. А в центре высилась культовая богиня Свободы со своим факелом.
Это было прекрасно. Люди с восхищением наблюдали за взрывающимися с легкими хлопками пиротехническими цветами, складывавшимися в формы всевозможных размеров и оттенков, словно спускающиеся с небес в экзальтированной эйфории пальцы создателя. Мне хотелось верить в то же, что и миллионам людей вокруг, но я не разделял их чувств. Я ощущал их трепет, но одновременно переживал глубочайший ужас, поскольку уже бывал здесь раньше. В такую же ночь я наблюдал самый впечатляющий салют из всех возможных — реальные военные действия. Продолжавшуюся от полуночи до рассвета битву, когда ни на секунду не стихали ни артиллерия, ни вертолеты, ни ливень трассирующих снарядов, ни разрывы бомб. И во вспышках тех взрывов я ясно мог разглядеть тела, столь окоченевшие, что они скорее напоминали скульптуры, созданные Микеланджело. Столько мощи, столько смерти в одном месте и в одно время. Такое не забывается.
2. Странное время
Большинство людей моего поколения помнят 1968 год. Для нас он начался по-настоящему шумно 1 января. Почти две недели мы патрулировали границу с Камбоджей, без особого успеха гоняясь за «апачами». Мы никогда не видели их более двух одновременно. Мы называли их «гуками» и, даже не видя в глаза, боялись и ненавидели их. Было очевидно, что они были рядом, поскольку мы постоянно находили запасы оружия и риса, карты и оперативные документы, но не их самих. Мы были заперты по периметру двух батальонов — нас было примерно 1000–1200 бойцов. Мы делали важное дело: находились в самом пекле, перекрывая коммуникации северовьетнамской армии, идущей из Лаоса через Камбоджу к столице — Сайгону, в 150 км к юго-востоку от нас. Фактически мы, сами не осознавая того, очутились прямо в перекрестье прицела противника.
Мы вырыли окопы на краю джунглей, оставив большую безлесную территорию в центре лагеря под вертолетную площадку и наш хорошо укрепленный батальонный командный пункт, от которого отходило множество проводов и антенн. Вокруг него были вырыты минометные окопы, защищенные мешками с песком. Что удивительно: нам были переданы бронетранспортеры и грозные танки M24, которые были укрыты среди деревьев, охватывая только половину периметра, в то время как пехота занимала оставшуюся половину. Я не разделял подобную стратегию, однако в армии лучше не стоит слишком задумываться о таких вещах, а то у тебя будут проблемы. Я не понимал, почему нельзя было разместить бронетранспортеры на 360° по всему периметру для полноценной поддержки наших пехотинцев? Но я же не учился в Вест-Пойнте
[19]. Да и при такой конфигурации у нас была огромная огневая мощь, так что это было не так уж важно. Действовало какое-то временное перемирие в связи с Новым годом по нашему календарю. Накануне Нового года я и трое моих сослуживцев надрались прямо в окопе виски и пивом — редкая возможность в полевых условиях. Сегодня мы, все еще с похмелья, «несли службу» внутри периметра (в некотором смысле, у нас был отгул).
Ближе к концу дня при приглушенном свете наш ночной засадный отряд, состоящий примерно из 10–12 человек, отправился на патрулирование. Ничто не предвещало беды, поскольку все еще действовало перемирие. Наступление вечера всегда означало мирные дела: еду и отдых. Рутинные работы были большей частью закончены, окопы — вырыты, мешки — наполнены песком. Самое время перечитать письма от родных и друзей, которые нам доставили на праздники.
Все началось вскоре после того, как мы сели отужинать горячей пищей вместо обычного сухого пайка. Недвусмысленная пальба и грохот отдаленной стрельбы зазвучали с направления, куда двигался наш засадный отряд. Это было примерно в 400–500 метрах от нас. Мы сразу поняли, что что-то не так: кто-то стрелял, вероятно, не зная о перемирии. Стрельба продолжалась, и стало очевидно, что происходит что-то серьезное. Не было связи из-за радиопомех, и вскоре стрельба утихла. Тишина. Информация передавалась на командный пункт, но ответа мы редко удостаивались.
Прошло около 15 минут. На юге и востоке периметра было замечено движение в нашем направлении. «Танго-2
[20], ответьте, — раздался по радио шепот неопознанного человека. — Мы засекли там движение». Снова ничего. Только таинственные статические разряды по рации. В конце концов, мы были посреди джунглей. А где же были «они»? Противник никогда не предпринимал лобовых атак, тем более ночью, у нас было слишком много огневой мощи по периметру. Это было не в его духе. И все же мы были обеспокоены, думая, что оказались в окружении. Человеческое сознание быстро выстраивает безумные сценарии. И тут — свист 155-миллиметровых снарядов, выпущенных с тридцати или более километров из наших гаубиц. Жужжащие вращающиеся снаряды пролетели прямо над нами и разорвались где-то неподалеку. Однако противника все еще не было видно. С различных точек периметра поступали сообщения об очередях из стрелкового оружия, однако было непонятно, кто стрелял — «они» или мы. Важная деталь.
Прямо по ту сторону периметра, примерно в 200 метрах от нас, раздалась заставившая всех вскочить лающая очередь пулемета 50-го калибра, установленного на бронетранспортере. Они увидели или услышали что-то? Опять стрельба, уже из другого сектора. По рации начали передавать слухи: «По периметру замечено движение! Два! Три… Вы там, на Виктор-Чарли, видите их между Браво и Чарли. Отбой…» Где? Пугающая мысль — они уже внутри наших оборонительных линий!
К нашей позиции двигалась человеческая фигура. Лица не было видно. Темный силуэт, передвигающийся осторожно. Слишком крупный, чтобы быть кем-то с их стороны. Или нет? Мужчина что-то выкрикнул… Свой взвод, имя, звание. Мы провели его к нам. Сержант. Он пытался говорить спокойно, но ему это плохо удавалось. «Если увидите, что кто-то приближается, пароль…» Я уже не помню, какой пароль он назвал. «Мы сейчас выпустим несколько „ульев“, не высовывайтесь», — что-то подобное сказал он перед тем, как уйти на следующую позицию. И добавил зловеще: «В роте „Чарли“ говорят, что они сошлись с ними врукопашную. Будьте начеку». Мы бросили взгляд в сторону роты «Чарли», которая была примерно в 300 метрах от нас — это большая дистанция в такой тьме. Сержант побежал. «Врукопашную» значило, что они были очень близко, достаточно близко, чтобы их можно было видеть: вспышки огня, гранаты, шанцевый инструмент. Лицом к лицу. Боже мой. Снаряды-«ульи» были разработаны для борьбы против атак «людскими волнами». При подрыве снаряда в полете выбрасывались тысячи стреловидных пулек, как из дробовика. Если «ульями» стреляли из танка, то они были по мощи сравнимы с фугасными авиабомбами, сбивавшими ударной волной человека с ног. Черт возьми, что происходит? Никто ничего не говорил.
