Как же я хотел, чтобы вы могли побыть в моей шкуре сейчас и почувствовать то, что сейчас ощущаю я, потому что тогда вы, господин прокурор, ощутили бы то, чего вы не знаете. Милосердие. Вы бы узнали, что облик общества зависит от того, какое милосердие оно оказывает, от его понимания игры по правилам, свершения правосудия… Впрочем, это наверно, как пытаться учить медведя срать в унитаз. Смешно, если нация хряков не ест свинины. Боже мой! Иисус простил ублюдков, но я не могу. Ненавижу. Я ненавижу вас. Я ненавижу вашу страну. Я ненавижу ваш народ. Да пошли бы куда подальше ваши сыновья и дочери, все они свиньи. Вы свинья! Все вы свиньи!
Переборщил, перестарался? Да к тому же, как он посмел такое говорить в суде? Ни у кого не было мужества, чтобы выступить с таким заявлением. Настоящий Билли отмечал, что «я простил их за содеянное». Он сказал это гораздо позже, уже после того, как фильм вышел. Учитывая личность Хэйса, это подозрительно смахивало на житие Христа. Смысл заключается в том, что написанные мною слова роли непривычным образом шокировали зрителей. В мире кино невинный герой, которому объявляют приговор, не может бросаться в атаку, а должен принять несправедливость этого мира. Считается, что таким образом персонаж становится более уязвимым, а соответственно, человечным. Однако с одобрения режиссера я пошел против установленного порядка вещей. Я хотел, чтобы мой Билли был живым легкоранимым человеком, который может сорваться и по-настоящему разозлиться. К черту манеры! Что касается настоящего Билли, то он хотел, чтобы фильм был сделан всеми правдами и неправдами, и не выражал какого-либо неудовольствия по поводу сценария, по крайней мере до меня его замечания не доходили. Я был интуитивно убежден в том, что зрителям знакомо это ощущение, поскольку все мы в жизни сталкивались с несправедливостью. Мы все когда-нибудь выступали и в роли Жана Вальжана, и в роли инспектора Жавера. И моя сцена в суде, как и несколько других эпизодов, до сих пор остаются в памяти благодаря их шокирующему смыслу. Посмотрев разок «Полуночный экспресс», вы уже не сможете проигнорировать или забыть чувства и образы, вызванные фильмом.
Конкуренция за «Оскары» традиционно связана со страданиями, которые обрушиваются на всех нас во время гонки. Конечно, «Оскары» и тогда были чем-то особенным, но не столь из ряда вон выходящим действом, каким они станут в 1990-х, когда Харви Вайнштейн и Miramax выведут искусство промоушна на новый уровень. Постоянно витали бездоказательные слухи о «покупке голосов», поскольку существует цепочка подготовительных мероприятий, ведущая к «Оскарам», которую запускает церемония вручения «Золотых глобусов» в начале января. «Глобусы» присуждаются избранным кругом иностранных журналистов, работающих в Голливуде. В принципе, группа ничего не значащих авторов-пиарщиков, не имеющих реальной читательской аудитории в своих странах, обзавелась здесь определенным «авторитетом», что заставляло продюсеров стараться им понравиться и доказывать свою социальную популярность. Это напоминало выборы в школьный комитет. Существуют также премии «Выбор критиков» Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. У этого круга была своя система сигналов, которая была понятна только посвященным. По крайней мере до того, как Харви Вайнштейн в своей обычной манере не примкнул к этому кругу. «Выбор критиков» часто падал на менее коммерческие картины или, иными словами, на фильмы, которые, возможно, и не предназначались для широкой аудитории. «Полуночный экспресс» был слишком вульгарным и успешным, чтобы привлечь их внимание.
Как я уже отмечал, «Охотник на оленей» был сногсшибательным хитом 1978 года. Фильм демонстрировал очевидно мифологизированные и нереалистичные картины истязаний американских военнопленных злобными вьетнамцами, постоянно выкрикивающими резкие гортанные фразы. Успех кинокартины задел за живое Алана Паркера и Дэвида Паттнэма, которые хотели вступить в Голливуд в авангарде новой волны британских режиссеров, включавшей Ридли Скотта («Дуэлянты»), Хью Хадсона («Огненные колесницы»), Фрэнка Роддэма («Квадрофения»), Эдриана Лайна («Танец-вспышка») и Ролана Жоффе («Поля смерти»). Британцы демонстрировали хороший уровень. Они пришли в кино из мира рекламных роликов. Они вдумчиво снимали в необычной отрешенной манере. У них были отличные актеры. К тому же, у них и выходило дешевле. И тут в «Полуночном экспрессе» Паркеру и Паттнэму удалось соорудить нечто весьма экзотическое с атмосферой и аурой Ближнего Востока, всячески подчеркиваемой напряженными протяжными аккордами музыки Джорджио Мородера. И вот американцы снова обходят их с «Охотником на оленей», зацикленном на их чертовом вьетнамском синдроме. Паркер и Паттнэм подумали, может быть, мы уже достаточно пострадали из-за чрезмерного апломба магната Питера Губера и того сценариста с его проклятым «Взводом»? Хватит. Им была свойственна глубоко укоренившаяся неприязнь ко всему американскому (за исключением, естественно, денег). С течением времени карьера Паттнэма пострадает из-за его беспрестанной критики голливудской системы.
Январский вечер на «Золотом глобусе» принял для меня неожиданный оборот. В дни, предшествующие церемонии, прошло несколько вечеринок, на которых я наконец-то познакомился с Брэдом Дэвисом, новым звездным актером, сыгравшим главную роль в «Полуночном экспрессе». Он казался ветреным и сердитым молодым человеком, отлично вошедшим в роль. Он был близко знаком с настоящим Билли Хэйсом, и мы делили на троих алкоголь, куаалюды
[68] и немного кокаина, который как раз снова вошел в моду как наркотик для голливудских вечеринок, как я думаю, впервые с 1920-х. Конечно же, всегда были люди, которые употребляли его за закрытыми дверями, однако к тому времени употребление кокаина стало практически легализованным популярным времяпровождением для молодых актеров. Это было сексуально, достаточно безобидно и весело. Кокаин придавал огромную энергию и вызывал смех, и больше он ничего для меня не значил — на тот момент. Потрясающий источник «дружественного огня», хотя я и сам был заряжен собственной энергией. Так что я употреблял кокаин то здесь, то там, в том числе и прямо на церемонии «Золотых глобусов», которая считалась приятной и невзыскательной вечеринкой, в отличие от «Оскаров».
Выступления и раздача телевизионных наград затянулись на три часа. Важные кинонаграды должны были вручить в заключительный час. Вместе с Билли и Брэдом я принял кокаин в мужской уборной банкетного зала гостиницы Beverly Hilton. В кабинки той ночью наведывались и другие группки людей. Сидя за нашим столом прямо по центру первого ряда, мы обменивались смешками и отлично проводили время под мрачным взглядом Паркера (слава Богу, то были дни до прямых трансляций церемонии по телевидению). Паркер, как я уже отмечал, и так редко выглядел счастливым, а сейчас его настроение было испорчено ожиданием неизбежного вручения Чимино премии «Лучший режиссер» за «Охотника на оленей».
Итак, к тому моменту, когда меня объявили победителем в номинации за лучший адаптированный сценарий, я успел за три часа принять несколько порций кокаина, парочку куаалюдов и выпить несколько бокалов вина. Не могу сказать, что был удивлен. Многие прочили мне победу. Я чувствовал себя как скаковая лошадь, на которую все делали ставку, в результате я принес на финише победу со ставкой «два-к-одному». Аплодисменты оглушили меня, я будто бы парил в воздухе банкетного зала, ощущая неподдельное счастье момента. Мятежная сторона моей души всю ночь давала о себе знать. Возможно, ее спровоцировало кислое выражение лица Паркера, которое напомнило мне обо всех оскорблениях с его стороны. Я не уверен точно, что послужило триггером, но в меня будто бы вселился бес. И вот на этой церемонии собрались люди, которые, с одной стороны, отвергли «Взвод» и «Рожденный четвертого июля», а с другой — рукоплескали стаду телевизионных копов, явившихся за наградами. Я видел эти полицейские сериалы, и большинство из них мне не нравилось. Они олицетворяли триумф мира «закона и порядка» Никсона, при котором в тюрьмах было суждено сидеть представителям социальных низов, афроамериканцам, испаноговорящим — «плохим парням», наркоторговцам, аутсайдерам. Всех актеров и продюсеров этих сериалов увенчивали лаврами за то, что они заискивали перед полицией. Мне была ненавистна вся эта атмосфера самодовольства того вечера.
