Сара дает себе еще минуту ярости, после чего рациональные шестеренки ее мозга берут верх над эмоциями. Она достает телефон, набирает сообщение коллегам. Сломалась машина, я задержусь. Они поймают сеть где-нибудь по дороге. Потом она поворачивается к Гвену.
– Я схожу в автосервис и вернусь.
– Ок. Береги себя.
Он обнимает ее, целует в лоб. Сара прижимается к нему, словно желая набраться сил. Берет бутылку воды, сандвич и идет к шоссе. Автосервис в двадцати пяти километрах, на въезде в городок. Поход займет несколько часов, если ее кто-нибудь не подвезет, но здесь, в глуши, движение такое редкое, что это маловероятно.
Надо было надеть шляпу, думает она через несколько минут, но повернуть назад не хватает духу. Она идет дальше. Мало-помалу мысли подлаживаются к шагам. Не в первый раз у нее случается авария, эта машина всегда капризничала и иной раз заводилась без проблем, стоило лишь механику сесть за руль.
Сара всегда улыбается уголком рта, когда ей рассказывают, что при первой поломке автоматически звонили родителям, чтобы те связались с автосервисом, вместо того чтобы сделать это самим. Такое поведение кажется ей ребяческим. Однако она слышала этот анекдот из уст десятка разных людей. Неужели мы до старости остаемся детьми, пока живы наши родители? Или, потеряв их, взрослеем быстрее других?
Родители Сары, биологи, погибли, когда ей было шестнадцать лет, во время землетрясения в Андах, где они изучали горную флору. Выжили бы они, будь у спасателей дроны, которые она и ее команда разработали теперь?
На момент их гибели Сара жила в Париже у тети; она обожала эту женщину, и всё бы хорошо, если бы не один недостаток: она – не ее родители. Сара жила у нее несколько лет, до тех пор, пока, поступив в университет и получив стипендию, не перебралась в кампус. Там она встретила Гвена, сначала он был близким другом, а вскоре стал и любовником.
А потом, шесть лет назад, тетя тоже скончалась. Рак.
Гвен в этот тяжелый период стал для Сары настоящим спасательным кругом. Он взял на себя оформление бумаг, держал ее за руку на похоронах, помог вновь сосредоточиться на начатых исследованиях. Это испытание сделало их спаянной командой, партнерами по жизни, всегда готовыми поддержать друг друга, а если нужно, и дать пинка.
Но она чувствует, что сегодня и в оставшиеся дни ей придется поддерживать Гвена, не надеясь на взаимность. Почему он бежит от собственной смерти в книгу? А она? Способна ли она принять мысль о смерти?
Нет. Она не хочет об этом думать.
Шаг, еще шаг.
Добраться до этого чертова сервиса.
14
Ч – 221
Уже почти половина первого, когда поезд RER наконец привозит Лили-Анн в аэропорт Шарля де Голля. Она ехала среди других пассажиров с такими же встревоженными лицами, и вот все выплескиваются на платформу, кидаются к эскалатору, теснятся на выходе. К справочным стойкам тянется длиннющая очередь.
Что сделала бы Лора?
Она пошла бы напрямую к цели.
Лили-Анн бежит к автобусу до терминала 2Е.
Задрав голову, она изучает табло расписания: вылеты – пусто, прибытие – полно. Лили-Анн находит три рейса «Эйр Франс» из Осаки, ожидаемое время посадки первого – 17:00.
Три самолета.
Пассажиров, должно быть, много, успокаивает она себя, родители наверняка среди них…
Она высматривает стойку «Эйр Франс», где народу поменьше, и пристраивается в очередь. Три четверти часа спустя она возле стойки.
– Чем могу вам помочь? – спрашивает сотрудница нейтральным тоном.
– Мои родители в отпуске в Японии, я хотела бы знать, находятся ли они в самолетах, которые…
– Их имена? – перебивает ее сотрудница, кликая мышкой компьютера.
– Паскаль Соваж и Натали Лауэн-Соваж.
Следуют несколько секунд напряженной тишины. Лили-Анн хочется перепрыгнуть через стойку и самой посмотреть на экран. Она силится расшифровать каждое движение лица сотрудницы «Эйр Франс». Вот нахмурились брови, вот язык облизнул губы.
– Мне очень жаль, – говорит наконец девушка, – их нет в списке, который нам передали.
Лили-Анн едва не оседает на пол.
– Вы уверены?
– Да. Они, правда, могут быть в самолете, всё делалось в такой спешке… Дождитесь посадки, чтобы удостовериться.
– А не могут они быть в другом самолете? Который вылетел позже?
– Эти три борта из Осаки – последние вылетевшие во Францию. Япония уже закрыла все аэропорты. Руасси-Шарль-де-Голль тоже закроется завтра вечером. Мне очень жаль.
«Мне очень жаль…» Сколько раз сотрудница авиакомпании повторяла сегодня эту фразу?
Лили-Анн кивает, благодарит, отходит. Некоторое время бесцельно слоняется по терминалу. Бутики закрыты, но она набредает на один, металлические жалюзи которого опущены лишь наполовину. Секции в беспорядке. Товары валяются на полу, на кассе никого. Лили-Анн присваивает бутылку холодного чая, огромный пакет драже M&M’s и уходит.
На рядах металлических стульев в зоне ожидания полно народу. Атмосфера наэлектризована, тревога прямо-таки осязаема. Лили-Анн присоединяется к ожидающим.
День тянется бесконечно. Время от времени раздаются возгласы, в которых угадывается облегчение; на них оборачиваются, наблюдая встречи супругов, родных и друзей, и каждый надеется, что скоро придет и его очередь. Тревога у всех общая, однако разговоры не завязываются. Люди слишком боятся пропустить объявления, что разносятся по аэропорту хрипящими громкоговорителями.
К половине пятого Лили-Анн не выдерживает. Она отдает оставшиеся драже двум подросткам, которые давно на него поглядывали, встает и делает несколько шагов. Сердце так колотится в груди, что стук отдается в висках. Она лихорадочно всматривается в табло прилета, пробирается в первый ряд, к самому ограждению, не сводит глаз с автоматических дверей, из которых выплескивается поток пассажиров. Первый самолет из Осаки только что приземлился, его пассажиры появятся здесь не раньше чем через четверть часа. Но она невольно ощупывает взглядом каждую выходящую фигуру, в то время как ее соседи, узнавшие своих близких, во всё горло выкрикивают их имена.
Пусть они будут здесь, пожалуйста…
Она сама не знает, к кому или к чему обращены ее молитвы и скрещенные пальцы.
Прошло уже двадцать минут. Лили-Анн протягивает руку поверх ограждения и дотрагивается до локтя пассажирки азиатской внешности.
– Осака? – спрашивает она.
Женщина кивает и идет своей дорогой. Сердце Лили-Анн подпрыгивает в груди.
Полчаса.
Час.
Что сделала бы Лора? Осталась бы здесь, пока не удостоверилась бы. И Лили-Анн упорствует. Ее усталые глаза смотрят еще внимательнее. Постоянный приток пассажиров внушает ей надежду; их так много. Ее родители, возможно, застряли где-то в толпе и не могут пройти?
