– А много вы знаете мест в нынешние времена, где можно два-три раза в день от души посмеяться? Ни за что на свете я не оставлю моих пациентов.
Беатрис кивает. Она понимает ее. Она не смогла бы занять место этой женщины, но хорошо ее понимает.
– Вы не боитесь, что кто-нибудь станет… агрессивным? Или серьезно поранится?
– Пока всё хорошо. Там будет видно. Я постараюсь справиться.
Взгляд Беатрис устремляется на родителей.
– Я не видела их такими счастливыми много лет, – шепчет она.
– Хотите с ними проститься?
– Уже простилась.
25
Ч – 201
Валентин не щадит свою машину. В салоне воцарилось какое-то странное молчание, ставшее еще более странным, когда солнечные лучи вдребезги разбили ночное ощущение интимности. Выпрямившись за рулем, Валентин различает в зеркале заднего вида спящее лицо Браима, прижатое к окну. Он косится вправо. Лили смотрит на него.
– Вэл – это Валентин или Валер? – спрашивает она через пару секунд.
– Вариант первый, – морщится он.
– Тебе не нравится твое имя?
– Нет, нравится. А вот Валер…
– Обещание блестящего образования.
Он улыбается. Думает, не напомнить ли ей о сцене с бумажным самолетиком, но решает не откровенничать. Перестать быть собой оказалось не так просто, как он себе представлял.
– Опустим верх? – предлагает Лили.
– Будем дышать выхлопными газами…
– Забавно, но рак легких в последние два дня мало кого пугает.
Черт, сильна эта девушка. Валентин чувствует себя листом, разорванным на мелкие клочки, но ей всё же удалось его рассмешить.
– Разбудим Браима…
– За меня не волнуйтесь, – вмешивается тот, не открывая глаз. – Я ничего не имею против свежего воздуха!
Ладно. Валентин ищет кнопку, которая опускает верх. Может быть, вот эта, помеченная причудливым зигзагом? Он нажимает ее. Щелчок. Урчание миниатюрного мотора. Ничего не происходит. Лили смотрит ему в лицо.
– Эта верх поднимает, – тихо говорит она. – Я бы попробовала вон ту, рядом.
– А, да.
– Это не твоя машина.
Он нажимает кнопку, не отвечая, и верх складывается назад изящной дугой.
– Это не твоя машина, – повторяет она.
– В самом деле, я…
– Это не твои носки!
Он оборачивается к ней, опешив. Она кусает губы, сдерживая разбирающий ее смех, не справляется и звонко хохочет, откинувшись на сиденье. Ее длинные темные волосы подрагивают, открывая лицо всякий раз, когда она отбрасывает пряди за спину, откуда они тотчас выбиваются снова. Валентин смотрит на нее, завороженный этой внезапной радостью жизни – радостью, которую ему так хочется разделить.
– Серьезно, что не так с моими носками?
– Это просто… теория, – сквозь смех выговаривает она.
– Какая теория?
Она излагает в двух словах свои выкладки насчет вертикальных и горизонтальных полосок и спрашивает:
– Зачем ты украл эти шмотки?
Внезапно к ветровому стеклу прилипает белый листок.
– Вау!
От неожиданности Валентин вдруг виляет в сторону. К счастью, из-за пробок скорость не превышает десяти километров в час. Лили-Анн приподнимается и, дотянувшись через верх, берет листок.
На нем отпечатанный текст.
26
Ева идет, как всегда, по границе миров. Ее мира, невредимого, и мира других, уже разбитого вдребезги. Она несет на плече старый пустой рюкзак. В нем вся ее жизнь.
Ева идет, как всегда, не зная, куда направляется. Можно подумать, что она ничего не видит вокруг себя, настолько взгляд ее устремлен вперед. Это не так. Она просто смотрит на другое. Ева не видит ни дорог, ни машин, ни домов. В ее голове есть только понтон, его она и видит: бесконечно длинный деревянный понтон, плывущий в дымке небытия. Ее шаги отпечатываются на нем, как чернила на листке бумаги. А за ее спиной дерево рассыпается на тысячи щепок, разлетающихся во все стороны; ей нельзя повернуть назад, она должна идти только вперед. И глаза ее устремлены на край понтона, которого ей никогда не достичь, потому что каждый раз появляется другой край, еще дальше, пока не видный ей, скрытый за линией горизонта.
И вот Ева идет со своим вечным пустым рюкзаком, покачивающимся на плече. Она идет к краю понтона, чтобы не сгинуть.
Внезапно Ева замедляет шаг. Она чувствует осязаемое присутствие рядом, присутствие чего-то огромного, оно такое явственное, что аж воздух дрожит. Сосредоточившись, чтобы сложить свой понтон и мир других, она смотрит по сторонам. Ева находится на узкой улочке, домики здесь низкие, с садиками, окруженными изгородями, наверно, это окраина маленького городка. Да, должно быть, так и есть. Она так часто перебиралась из города в город…
Ева поворачивается на сто восемьдесят градусов, но никого не видит. Однако ей не почудилось, она это знает. Она на миг закрывает глаза. Присутствие здесь, огромное, чудесное, ясное, как восход солнца над морем. И до смерти перепуганное.
Подняв веки, она наконец видит его. Маленького черного человечка с блестящими глазами, скорчившегося под изгородью. Она делает шаг к нему, садится прямо на дорогу.
27
Ч – 201
Лили-Анн останавливается.
Она дошла до конца страницы, помеченной маленькой цифрой 10. Десятая страница. Значит, есть и другие, девять до и наверняка еще множество после. Заинтригованная, она высовывается наружу. Десятки листков вяло колышутся на обочине, гонимые ветром.
Лили-Анн выскакивает из машины.
– Куда ты? – кричит Валентин, вдавив педаль тормоза.
Она поднимает листки один за другим, ищет номер 11. Этот текст обращается напрямую к ней. Она идет к краю понтона, чтобы не сгинуть. В точности так чувствует себя Лили-Анн. Край ее понтона – это Лора, это Нинон, это дом ее детства.
Есть! Страница 11. Лили-Анн хватает ее и продолжает читать.
Мальчонка смотрит на Еву и дрожит. У него невероятные глаза, такие темные, что зрачок сливается с радужкой. Эти глаза видят всё. Как такое маленькое существо может так много заполнить своим присутствием?
По телу Евы разливается тепло. Она чувствует себя ответственной за него. Никто никогда не нуждался в ней прежде, и она никогда ни в ком не нуждалась. Так разве теперь, когда в кои-то веки она нужна, можно слинять? Чего Ева еще не знает, так это того, что не она ему, а он ей уже нужен.
