Забыв о понтоне, Ева смотрит, смотрит на него…
Проходит целая жизнь.
Он перестал дрожать и присел в двух шагах от нее. Они не спеша узнают друг друга. И в это же время Ева идет. Есть Ева-Сидящая-Перед-Ребенком, а в ее голове есть другая, Ева-Идущая. Ребенок всё понимает, он видит это вечное движение, что живет в теле Евы. Ни слова не говоря, он встает, устремленные на нее глаза горят, как два фонаря. Он ждет. Оба они обладают терпением тех, кто искони потерян, и спешностью тех, кто страдает от боли, не осознавая этого. Она тоже встает, оправляет великоватый свитер и тихо говорит своим низким голосом: «Скажи мне, куда нам теперь идти?»
Ребенок запрокидывает голову к небу. Показывает пальцем на птицу, летящую высоко среди облаков.
Понтон снова тянется перед ней – да он никуда и не девался, – теперь он шире, и рядом с ней хватает места Ребенку. И Еве кажется, что так было всегда.
Маленькая ручонка сжимает ее ладонь, увлекая вперед.
Оглянись она теперь, Ева увидела бы, что понтон больше не рассыпается, доски за ней целы и хранят следы их шагов.
Но она не оглядывается.
Не оглядывается, потому что иначе она не была бы Евой.
Конец страницы 11.
Сглатывая ком в горле, Лили-Анн подбирает еще листок подальше, потом еще один. Этот текст – словно голос, что-то нашептывающий забытой части ее «я», погребенной под слоями повседневности, но, наверно, главной.
– Лили! – кричит Валентин. – Куда ты?
– Я сейчас!
Ничего, они продвигаются в таком темпе, что потерять их ей не грозит.
Лили-Анн следует за листками, которые ветер прибивает к ее ботинкам. Откуда они взялись? Кто их потерял? Продвигаясь по обочине, она находит всё больше листков, всё больше слов, выброшенных на ветер. Ее дыхание становится чаще по мере того, как она приближается к истоку. Прижимая к груди три десятка страниц, Лили-Анн прислушивается. Сквозь рев моторов она различает женский голос. Там, в поле! Среди стада равнодушных коров стоят двое. Одна фигурка, с короткими светлыми волосами, в трусиках и слишком широкой для хрупкого тела футболке, сердится на другую – полуголого мужчину, высокого и нескладного, который бросает перед собой один за другим белые листки. Лили-Анн подбирает их, мало-помалу приближаясь. Оба не замечают ее присутствия.
– Да прекрати же! – кричит женщина. – Гвен, прекрати немедленно, ты ведешь себя как пятилетний ребенок, это смешно!
Мужчина продолжает делать свое дело с полнейшим спокойствием, широкими жестами, словно дирижируя полем, как оркестром. Его губы шевелятся.
– … Всё равно права, – слышит Лили-Анн. – Продолжать роман за девять дней до конца света – абсурд. Лучше всё уничтожить.
Ты ведь этого хотела, разве нет? Чтобы я обратил внимание на реальных людей, а не на тех, что рождаются у меня в голове? Вот видишь, ты говоришь, что я тебя не слушаю, а я слушаю, еще как. Я бросаю это дело. Вот, нет больше романа, нечего писать, ничего больше нет, ты довольна? Теперь я весь твой…
Внезапно взгляд мужчины падает на Лили-Анн, которая остановилась, смутившись, в десятке метров от них. Блондинка, проследив за его взглядом, видит стопку листков в руках у Лили-Анн, которая приближается к ним механическим шагом. Она непрошеная гостья и понимает это.
– Лучше было их не подбирать, да?
Мужчина – перекошенное лицо под копной волос, трехдневная щетина и светло-зеленые глаза – смотрит на нее так пристально, что захватывает дух. Женщина, с тонким лицом, которое гнев окрасил багрянцем, скрестив руки на груди, испепеляет своего спутника взглядом.
– Почему ты подобрала эти листки? – спрашивает он.
– Десятая страница нашла меня сама. Я хотела прочесть продолжение.
Он выпрямляется, перенеся вес тела на пятки: едва уловимое движение удивления, смешанного с надеждой. Протягивает руки. Лили-Анн торжественным жестом вручает ему кое-как собранную кипу листков. Незримая нить, связавшая их взгляды, рвется, когда он опускает глаза на свой текст, запачканный землей. Некоторое время он так и стоит, перечитывая попавшиеся на глаза строчки.
– Спасибо, – говорит он наконец сдавленным голосом, подняв глаза.
Его волнение так осязаемо, так плотно, что Лили-Анн словно ощущает удар в лицо.
28
Ч – 201
Гвенаэль снова стал собой.
Эта девушка с большими темными глазами, едва виднеющимися из-под слишком длинной черной челки, со спутанными волосами, в заляпанных грязью ботинках – эта девушка собрала частицы его «я», разметавшиеся по ветру.
Чувство невероятного облегчения захлестывает его.
– Спасибо, – выдыхает он.
Незнакомка молча кивает.
Он поворачивается к Саре.
Весь ее гнев улетучился. Во взгляде осталась только боль, которую он давно научился распознавать в глазах близких. Отчаянная уверенность, что она всегда будет на втором месте. Что нечто другое, больше ее, больше даже самого Гвенаэля, будет впереди, как бы сильно он ее ни любил.
– Мне очень жаль, – шепчет он.
– А мне-то как, – отвечает Сара.
Она подходит, крепко обнимает его, зажав рукопись между их животами. Он зарывается лицом в ее волосы.
– Это ваша машина? – спрашивает незнакомка, показывая на «клио», брошенную на проселке метрах в пятидесяти.
– Да, а что?
– Вам трудно будет выехать.
Сара понимает первой.
– Черт, – вырывается у нее. – Мы увязли.
Она бежит к машине. Гвенаэль следует за ней, прежде подобрав последние валяющиеся у его ног страницы. Размокшая земля засосала колеса по обода.
– Черт, черт, черт, – бранится Сара, раз за разом нажимая на педаль газа.
29
Ч – 200
– Браим, можно уступить тебе руль? – спрашивает Валентин.
– Конечно!
Браим поспешно пересаживается вперед. Таксист чувствует себя неловко на заднем сиденье после того, как тридцать лет возил пассажиров из конца в конец столицы. Он с радостью ощущает кожаное покрытие под рукой, достает из кармана темные очки и нацепляет их на нос.
Валентин встает на переднее сиденье. Браим следит за его взглядом. Они уже миновали поле, куда убежала Лили-Анн. Она с двумя незнакомцами толкает маленький белый автомобиль. Валентин морщится.
– Пойду помогу им. Не уезжай далеко, Браим…
– Если бы и хотел, не уехал бы…
Движение застопорилось. Валентин спрыгивает через дверцу на землю. Браим смотрит, как он лавирует между машинами, выбираясь на обочину, потом поднимает глаза к редким облакам, медленно плывущим в лазурном небе.
