– Лора? А ребенок с ней – Нинон?
– Не думаю.
– Тогда Сара? Они пришли в твоей книге, как раз когда Сара ушла, это не случайность.
Гвенаэль замирает. Смотрит ей в лицо.
– Ева не похожа на Сару, – говорит он.
– Я не похожа на Лу-Анн.
– Я не могу написать Сару, мне это никогда не удавалось.
– Ты пишешь другую версию Сары, вот и всё. Напомни мне, как называется проект, которому она посвятила последние годы?
– A… AEVE! Ева. Та, что могла бы спасти ее родителей. Черт, как я сам этого не понял? Но ты забыла о ребенке.
Лили-Анн поднимает глаза к небу.
– Ребенок, который не разговаривает. Ребенок, у которого нет голоса и никогда не будет. Ребенок, который ведет себя как греза. Сон о ребенке… Серьезно, Гвенаэль, ты не улавливаешь параллели?
Он с трудом сглатывает.
– Это ребенок, которого не будет у нас с Сарой, – понимает он.
Лили-Анн вместо ответа лишь скорбно поджимает губы. И снова погружается в роман. Теперь одно только это занятие может успокоить ее тревоги. Единственный способ не думать о взрывах, которые надвигаются на них, как непобедимое войско.
65
Ч – 42
Браим удаляется. Он вздрагивает, отойдя от тепла костра, поднимает воротник пальто. Уход Сары задел его сильнее, чем он хотел показать. Он чувствует себя ответственным за своих молодых спутников. Но что с того, что он готовил им поесть, собирал хворост для костра, завязывал разговор, когда думал, что им это нужно, если он не смог помочь Саре? Он чувствует себя бесполезным. И это чувство невыносимо.
Дойдя до тропы, круто уходящей в скалы, Браим поднимает глаза. Там, наверху, кто-то есть. Он готов руку дать на отсечение. Чуть раньше он заметил, как блеснул телефон, тотчас спрятанный. Браим начинает восхождение.
На вершине его встречает улыбка. Женщина встала и смотрит на него.
– Добрый вечер, – говорит он, как будто это в порядке вещей – быть здесь одной, на ветру, среди ночи.
– Добрый вечер, – отвечает она в том же тоне.
Голос у нее низкий, почти хриплый. Под лунным светом белеет усыпанная веснушками кожа, такая бледная, что даже, кажется, сияет, как драгоценность на темном бархате.
– Вы та сотрудница полиции, что привезла Марка на мотоцикле.
– Точно. Я сейчас уезжаю обратно на большой пляж.
Браим смотрит на фигурки своих спутников внизу, собравшиеся вокруг костра, как бабочки вокруг лампы.
– Я видел вас еще час назад. Почему вы не спустились к нам?
– Не хотела мешать.
– Но вы не уехали.
– Нет.
Он слышит ее улыбку, легкий влажный звук раздвигающихся губ, и это действует на него как электрический разряд.
– Вам нужно чем-нибудь помочь на пляже?
– Вы очень любезны. Мы справляемся.
– Я не предлагаю вам помощь, – говорит он спокойно, – я вас настоятельно прошу ее принять. Привезете меня обратно завтра, когда поедете за Марком? Я не в состоянии сидеть тут сложа руки. Думал, что смогу, но нет.
Женщина внимательно изучает его, словно взвешивая «за» и «против».
– Я понимаю, – говорит она наконец. – И мне пригодится лишняя пара рук.
– Спасибо. Меня зовут Браим.
– Беатрис.
Она жестом приглашает его следовать за ней. Подойдя к мотоциклу, протягивает ему шлем, и он усаживается за ее спиной, держась за седло, чтобы не стеснять ее. Беатрис трогается с места. Дорога черна от людей, и они пробиваются, отчаянно сигналя и ревя мотором. Браим ищет глазами Сару. Не находит.
Через полчаса они добираются до пляжа, который Беатрис называет большим. Песчаная полоса тянется на несколько километров в длину, и на ней не видно ни одного квадратного сантиметра песка. Браим сразу замечает колонки, у которых под оглушительную музыку танцует гигантская толпа. Подальше, в темноте, многие, похоже, предаются любви.
Метрах в пятидесяти ниже мужчина в форме машет Беатрис. Они подходят к нему.
– Виржиль, я боялась, что не найду тебя, – с облегчением говорит Беатрис.
– Я тебя высматривал. Час назад в толпе потоптали людей, около пятидесяти погибших.
– Черт.
– Угу. Это может повториться, начался прилив, места всё меньше… А пока надо унести тела. Предупреждаю, среди них дети, и они в скверном состоянии.
– Сейчас займемся. Это Браим, он пришел помочь.
Жандарм приветствует Браима и уходит. Тот идет следом за Беатрис в зону, где видны только семьи с детьми.
– Мы нашли несколько пустых домов, чтобы разместить население, – объясняет Беатрис, – и разбили временные лагеря. Но их несметное количество… и многие отказываются покидать пляж.
«Население». Беатрис пытается отрешиться от плача, от искаженных лиц, оборачивающихся им вслед. Возможно ли это? Браим через силу улыбается, пожимает чье-то плечо, гладит волосы ребенка. Дать хоть каплю утешения, частицу человечности среди ужаса. Он видит двух пожарных, которые мечутся между ранеными тридцатью метрами ниже. Зовет Беатрис, силясь перекричать музыку:
– Туда!
Она кивает. Это та самая зона, где вспыхнула давеча паника. Отец прижимает к груди тело ребенка. Браим садится на корточки рядом с ним. Мужчина бросает на него взгляд утопающего, как будто Браим способен воскресить его сына.
– Унесем его, – предлагает Браим.
– Нет… Нет! Антон…
– Мне очень жаль. Его больше нет.
Браим ищет глазами Беатрис. Находит. Она в точно таком же положении.
66
Ч – 40
Беатрис осторожно оттаскивает женщину от мертвых тел мужа и дочери. Оставаться профессионалом. Не поддаваться эмоциям. Она касается руки женщины.
– Хотите проводить их со мной до склада?
Женщина кивает, не утирая слез. Она как будто не здесь. В шоке. Беатрис помогает ей встать. Поднимая мертвую девочку, она замечает Браима – тому удалось уговорить мужчину подняться к шоссе с ребенком на руках. У Беатрис теплеет на сердце. Она едва знает Браима, но исходящая от него доброта трогает ее.
В течение часа они переносят трупы, борясь с тошнотой и отчаянием.
Внезапно раздается крик где-то на полпути между водой и дорогой. Мужчины и женщины в панике вскакивают, их толкают другие, и они, теряя равновесие, снова падают на песок. Некоторые ползут, убегая от людской волны, сметающей семьи.
– Опять начинается! – ахает Беатрис.
Они с Браимом бегут к семейной зоне. В конечном счете движение толпы прекращается само собой, но Беатрис понимает, что оно может возобновиться в любую секунду и распространиться по всему пляжу.
