Сидя у каменной стены в углу, он не поднимает головы от кипы листков. Лили-Анн подходит ближе.
– Гвен, тебе надо поесть.
– Не закончил, – бурчит он. – Скоро.
Он бледен, лицо исхудало, под глазами круги, вид неопрятный. Робинзон Крузо в терминальной стадии скоротечного рака. Испуганная его состоянием, Лили-Анн подходит ближе, открывает бутылку воды, подносит к его губам.
– Попей. (Он повинуется, не переставая писать, знает, что она не оставит его в покое, если он откажется.) Я кладу тебе злаковые батончики, вот сюда. Съешь их, пожалуйста. И не надо бы тебе оставаться в гроте при таком землетрясении, это опасно, может отвалиться кусок скалы.
Не отвечая, он показывает на стопку листков. Лили-Анн знает, что это значит. Это главы, которые она еще не прочла. Прежде чем уткнуться в них, она сыплет немного корма в банку Лоума, стоящую поодаль на камне.
– А что прикажешь мне делать с тобой, а? – шепчет она рыбке, постукивая пальцем по стеклу.
– Оставь его на пляже, – бросает Гвенаэль.
Заинтригованная его внезапной реакцией, Лили-Анн поворачивается к нему.
– Почему?
– Лоум существует повсюду, где есть вода. Она в этой банке, но она и в море, в реках, в озерах, в горизонте грунтовых вод, в росе, дожде, облаках, в наших телах, везде.
– Гвенаэль, это золотая рыбка, а не сверхъестественная сущность.
Он закрывается, как устрица. Вот, значит, до чего он дошел. Канул в безумие и больше не может отличить реальность от плода своего воображения. Есть ли смысл передавать ему инструкции Беатрис?
И всё же Лили-Анн так хочется во что-то верить, что она уже знает: банка с Лоумом останется на пляже, как он сказал. Всё равно в погружение Лоума с собой не взять. В доме, в гроте или где бы то ни было рыбка обречена.
– Ты видел Максанса?
– Ушел. В хижину.
– Ок.
Его виолончель еще здесь. Лили-Анн хочет отнести ее ему. Но прежде она садится поодаль от Гвенаэля с новыми кусками текста.
93
Ч – 8
Гвенаэль строчит с бешеной скоростью.
Чем дальше продвигается роман, тем больше он дробится на десятки точек зрения и моментальных кадров, подобных граням в глазах мухи. Это не случайность, что все персонажи отсечены от своего прошлого. И даже не просто необходимость, продиктованная сюжетом. Эта необходимость продиктована тем, что́ есть Гвен. Тем, чем он был. Тем, что он так отчаянно пытается подавить.
Ева,
Макс,
Зефир,
Ребенок.
И Лу-Анн.
Все они – Гвенаэль. И каждый – не совсем он.
Так же внезапно, как разразился смехом, Зефир замолкает. Лежа на нем, я вопросительно поднимаю брови.
– В чём дело?
Он не отвечает, но его лицо напрягается чуть сильней. Я беру его за подбородок, поворачиваю к себе. От боли, которую я вижу в его глазах, у меня разрывается сердце.
– В чём дело? Скажи мне…
Он перекатывается на бок, закинув руку мне за спину, не дает упасть. Смотрит на меня почти умоляюще и задирает футболку, открыв живот. У меня на миг темнеет в глазах, когда я понимаю, что рисунок татуировок изменился. Но мои вопросы улетучиваются, вытесненные потребностью пробежаться пальцами по этим линиям, как в первый раз, когда я увидела их. Это не реалистический рисунок. Скорее поэтическое собрание символов.
– Чудесно, – шепчу я.
Большие серые глаза Зефира, устремленные на меня, теперь бездонны.
– Откуда ты?
– Я тебе уже сказал. Всё, что помню, я тебе сказал. Я всё сказал тебе сейчас. Остальное…
Остального он не знает.
94
Ч – 7
Беатрис выходит из воды с Нинон, Браимом и Лорой; волны несколько раз сбивают их с ног. Баллоны тяжело давят на плечи, а валы на берег обрушиваются мощные. Она хватает Браима за руку, чтобы не потерять его. Густой туман сильно усложнил ей задачу, и теперь она не видит даже фигуры Валентина на пляже. Она зовет его.
– Сюда! – кричит он.
Браим и Нинон вытираются пляжными полотенцами. Валентин экипируется.
– Не переусердствуй, – говорит она ему, когда они идут вниз по песку к грохоту и брызгам. – Если устанешь, возвращайся на пляж, нет смысла выбиваться из сил, энергия тебе сегодня понадобится.
И снова она объясняет, растолковывает, показывает, кричит, борется с течениями. Этот урок необходим, если они хотят иметь шанс, но какой ценой для нее? Они выбираются на берег через полчаса. Беатрис чувствует себя выпотрошенной.
За их спиной появляется Лили-Анн, в руках у нее футляр с виолончелью.
– Ты отнесешь ее Максу? – спрашивает Беатрис, показывая на инструмент.
– Да.
– Я с тобой. Хочу с ним проститься.
Закончив одеваться, Беатрис целует Браима и вместе с Лили-Анн на слух идет вдоль пляжа, ориентируясь на рев волн. Дойдя до первых деревьев, она предоставляет своей спутнице найти дорогу к убежищу старика.
– Макс? – зовет Лили-Анн, когда хижина вырастает перед ними.
Он появляется на пороге. Впервые Беатрис видит его без свитера, старческие руки болезненно худы. Увидев свой инструмент, Макс Шарпантье забирает его у Лили-Анн и уносит внутрь.
– Спасибо. Мне не хватило сил унести его утром.
– Не за что. У меня есть еще вода и сухари. Кроме пайков, которые мы берем с собой, осталось только это, извини…
– Отлично. Вы отплываете через сколько времени?
– Меньше чем через два часа.
Он кивает. Беатрис очень хочется поговорить со стариком. Однако она молчит.
– Знаешь, Гвенаэль вставил тебя в свой роман, – говорит Лили-Анн. – Он придумал тебе историю.
– И о чём она?
– Она… не очень веселая.
– Что же может быть веселого? – улыбается он. – Одинокий старик приходит на пляж умирать…
– Гвенаэль пишет о рано умершей девочке, твоей дочке, и о женщине, которую ты потерял вскоре после этого.
Макс Шарпантье смотрит на нее испытующе. Его взгляд почти невольно соскальзывает на Беатрис, которая стоит затаив дыхание. Он вновь переносит внимание на Лили-Анн. Ничего не произносит.
– Ты мне не расскажешь, да? – понимает Лили-Анн.
Лицо Макса смягчается.
– Пусть лучше Гвенаэль придумает мне жизнь. Чем старше становишься, тем больше понимаешь, что в правде мало интереса. Важна только искренность. И потом, я не люблю рассказывать.
