— Не переживай, я пришлю завтра своих ребят, и они сделают все заново, — сказал мне кто-то.
Я обернулась. Папин друг Бенджи, владелец компании, производящей золотые лампы.
— Все можно починить, — задумчиво повторил он, глядя, как уборщик сметает в кучу щупальца осьминога. — Жаль, красиво было.
Домой нас отвезли на полицейской машине.
Маме без конца звонили, она кричала в трубку, что все сошли с ума, если думают, что девочку похитили из-за денег. Что никому не надо собираться, надо сидеть тихо и не высовываться.
Я не понимала, о чем речь. Думала о Божене и о том, где она сейчас, о золотом свете, о том, что завтра починят освещение и в галерею рванут все любители искусства и те, кто ничего в нем не смыслит. Привлеченные новостями и видео о похищении, они будут фотографироваться на фоне моих рисунков и постить их в соцсетях, и выставка окажется у всех на слуху из-за происшествия. А не из-за моих рисунков. Потом опять вспоминала о Божене. По фильмам о похищениях я знала, что вероятность найти заложника живым уменьшается с каждым часом, и через сутки… Я привалилась к папиному плечу и заплакала.
* * *
Мы ехали долго. Пробок не было, но машина ФБР тащилась медленно. Это был черный внедорожник «шевроле» с тонированными стеклами, тяжело приседающий. Наверное, бронированный, поэтому не разгоняется. Воображение нарисовало мне черно-белый комикс: белый фургон нагоняет бронированный внедорожник, равняется с ним, бьет его в бок, прижимает к дорожному ограждению, пока тот не останавливается. Из фургона выскакивают люди в масках и легко вскрывают замки у «шевроле». Они вытаскивают с заднего сиденья девочку лет семи (в текстовых облаках обозначен неистовый крик), сажают ее в фургон и успевают уехать до того, как из внедорожника выскакивают федералы. На последней картинке, в правом нижнем углу, мать девочки плачет на груди у отца.
Но ничего такого не произошло. Машина доехала до нашего дома и остановилась у двери. Мы вышли. Желтое ночное освещение успокаивало. Шумели поливалки газонов, в такт с ними трещали сверчки. Папа открыл дверь и пропустил вперед двух офицеров. Они вошли первыми, осмотрели дом, вернулись и сказали, что мы можем войти.
С заднего дворика раздавался возмущенный лай Феди, престарелого бассет-хаунда, которого отдала нам мамина знакомая, владелица приюта для собак. Уходя из дома, мы запирали его на закрытом заднем дворе. Я открыла дверь, и Федя, просунувшись в щель, протопал по моим ногам и кинулся на кухню к кормушке. Оттуда донеслось чавканье и хруст. Я выглянула во дворик — обе его миски были пусты. Пес был глуп, непривязчив и прожорлив. В прошлой жизни его звали Фредди — впрочем, он не откликался ни на одно из имен.
Мама пыталась, роняя чашки, сварить кофе. Ее телефон постоянно звонил, она вздрагивала от каждого звонка, смотрела на экран, но не брала трубку.
— Кто-нибудь хочет есть? — мрачным голосом спросила она.
Я стала вспоминать, слышала ли от нее эти слова за последние годы, и вышло, что нет. Папа тоже не ответил, посмотрел на нее удивленно. До меня дошло, что офицеры уже уехали, а мы с папой ходим по гостиной, натыкаясь на мебель, мама дергает рычажки и щелкает кнопками, но кофемашина не заводится.
— Саша, это не связано…
— Нет, это связано. Я чувствую. Кто-нибудь сорвется, и тогда все дети…
Мама приложила руку к груди, как будто задыхалась. Я никогда не видела ее такой раньше.
Папа не ответил, а маме снова позвонили, и она молча приняла вызов. Ее собеседник говорил несколько минут. В конце его монолога мама вздохнула и ответила:
— Ладно. Приезжайте к нам.
Она отключила телефон и положила его на стол.
— Уведи Нину, — попросила она папу, не глядя на меня.
— Мама, что случилось? — возмутилась я, когда папа взял меня за руку и потянул в мою комнату.
— Нина, так надо. Делай все, как говорит папа, — ответила она, не поворачивая ко мне головы.
Папа завел меня в комнату, запер дверь, ведущую на пляж, и дверь в студию. Закрыл жалюзи.
— Папа, что случилось? — восклицала я.
— Не могу рассказать сейчас. Это длинная история, — сказал папа, взяв меня за плечи.
— Но зачем…
— Выключи все телефоны. Ни с кем не говори и не переписывайся. Прямо сейчас. Хорошо?
— Ладно.
— Пока до утра, а дальше решим, что делать… Нина, — он обхватил мое лицо ладонями и посмотрел в глаза, — делай все, как я говорю. Мы с мамой кое-что тебе не… рассказали. Но это подождет до утра.
Я кивнула. Папа вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь. Он прошел по коридору в гостиную, и оттуда донеслись его и мамин голос. Мамин голос настаивал, папин упирался.
Я послушно отключила все телефоны, шагомер и умные часы, даже обесточила компьютер. Но перед этим не удержалась и зашла в переписку со Стиви. От него было несколько сообщений, он беспокоился и спрашивал, как я. Я отправила ему стикер «I’m all right»
[8], но, прежде чем выключить телефон, пролистала вниз список чатов, и глаза сами выхватили «Нина, Ваня, Настя». Зашла в него. Последнее сообщение в нем было от Насти полгода назад. Она писала, какую клевую постановку сделали они с ее группой дошкольников, и обещала прислать видео. Но видео так и не прислала. Наверное, забыла, у нее сейчас насыщенная жизнь. Как и у всех нас. Последнее сообщение от Вани было еще раньше. Никто из них не спрашивал, все ли со мной в порядке. Я понимала, что в Петербурге глубокая ночь, да и местные новости не расходятся так скоро, но все же расплакалась от обиды и от того, как заскучала по друзьям детства. Потом я легла на кровать поверх покрывала и уснула.
* * *
Гомон голосов нарастал, в гостиной начинали почти кричать, пока кто-то не просил всех успокоиться, и гул опадал, становился едва слышим, но через несколько минут возвращался, и невидимый человек снова осаживал голоса, чтобы через две минуты все повторилось заново. Я открыла дверь, она скрипнула, но в гостиной было так шумно, что никто не услышал скрипа и моих шагов. Я выглянула в гостиную и оторопела. Она была полна народу. Бросилось в глаза, что это были сплошь питерские знакомые, переехавшие в Сан-Франциско в разные годы. Родители поддерживали с ними связь, все они бывали у нас дома, к некоторым из них мы сами ходили в гости. Я не поняла, о чем они спорят, потому что спор был хоть и довольно ожесточенный, но бессвязный.
— То, что было сегодня, не имеет отношения к тому, что было тогда! — бурлил эмоциями мужчина, чьи выпяченные вперед зубы делали его похожим на кролика.
— Нет, имеет, мы тебе всё показали!
— Тогда почему ФБР…
— Да пошло к черту твое ФБР!!!
Все говорили, вернее кричали, одновременно, не слушая друг друга. У всех было мнение по неизвестному мне вопросу, и каждый считал его единственно правильным.
